По аулу пронесся слух — дивное дело, брошенная жена Турумбета вместо того, чтоб побираться, молить о подачке, хозяйство свое, оказывается, завела! Выходит, способна прокормить семью и без мужа? Вот это женщина, это хозяйка! Не хуже любого джигита!..
Покачивая на руках младенца, Санем ходит вдоль камышовой изгороди. Десять шагов вперед, десять назад. Поглядит на дорогу — арбы не видать. И снова десять шагов вперед. Что там могло случиться?..
Теперь у них собственный дом. Ну, может быть, дом — это слишком: лачуга, приткнувшаяся к кибитке хозяев. Спасибо Туребаю — приволок камыш, где-то раздобыл циновки, помог поставить стены. Если посмотреть со стороны, может показаться, будто не жилье это вовсе, а камышовая скирда или хлев. И только дым, подымающийся из горшка с отбитым днищем — импровизированной трубы, убеждает прохожего, что здесь людское жилье. В ветреную погоду дым просачивается сквозь щели в стенах и потолке, и тогда кажется, будто вся лачуга дымится и вот-вот займется ярким пламенем... Но это снаружи. Внутри все по-другому: чисто, опрятно, хоть бедность и выглядывает из всех углов. На сундучке, доставшемся Санем от чимбайского учителя Нурутдина, сложены постели. На длинных кольях у стены развешана одежда. Сверкает в углу начищенная до блеска посуда. В самом центре лачуги, как раз под горшком, хитроумно приспособленным под трубу, — аккуратный очаг. Вокруг него почти каждый вечер вместе с Санем и Джумагуль сидят Туребай и хозяйка. Временами заходит и Айтбай. Старухе казалось, лучших часов в ее жизни не бывало. Особенно нравилось ей, когда, покончив с обедом, Туребай брал на руки малышку и, баюкая ее, начинал петь. В такие минуты в лачуге становилось тихо, покойно, и на глазах у растроганной Санем появлялись слезы. «Это Бердах», — говорил Туребай и затягивал песню о трудной судьбе бедняка, о жестоком мире, где властвуют безраздельно порок и богатство. А затем новая песня и новая боль — «Это Абай»...
Ребенок уснул. Не спуская глаз с поворота дороги, Санем присела на поленницу. Из-за камышовой изгороди слышался голос Багдагуль, о чем-то толковавшей с соседкой. Душевная женщина эта Багдагуль. Приютила вдов, обласкала, да еще сердится, когда Санем пытается высказать ей свою благодарность. Золотое сердце! А Туребай?.. Эх, достался б Джумагуль такой вот муж! Работали б дружно. Детей на радость себе растили. А вечером мирная беседа, тихая задушевная песня...
Однажды, пропев какую-то незнакомую песню, Туребай протянул руки к Санем:
— Дайте-ка мне свою внучку, мамаша... Как будем звать ее?
Старуха втайне давно ждала этого вопроса. Проклятый Турумбет и злая свекровь поскупились даже на то, чтобы дать человеческое имя ребенку. Как же — нужно ведь уплатить мулле за то, чтоб пришел он в дом и прошептал новорожденному на ухо его имя. Санем и сама давно б позвала муллу, да чем с ним рассчитываться? К тому же пойдет ли мулла в дом изгнанной жены? Как тут быть? Только мужчина может ответить на этот вопрос, а мужчина в доме один — Туребай.
— Ах, Туреке, нет у нее имени. А звать муллу...
— Зачем мулла? Можем сами.
Старухе этот совет показался кощунственным, и, чтобы не противоречить Туребаю, она промолчала, потупив глаза. Джумагуль рассудила иначе:
— Говорят, от имени человека зависит его судьба: хорошее имя — счастливая судьба, плохое — несчастная. Мама, кто дал тебе имя?
Санем посмотрела на дочь удивленно:
— Конечно, мулла. Кто ж еще?
— А мне?
— Тоже мулла.
— А много ты счастья видала, хоть и носишь имя, данное муллой?
— Зачем спрашиваешь, дочка!
— И я, мама, столько ж его видела...
Багдагуль поддержала:
— Правильно говорит: не в мулле счастье!
И женщины все разом посмотрели на примолкшего Туребая — последнее слово за мужчиной.
— Моя мать считала, будто в имени человека — его судьба, — начал Туребай с задумчивой улыбкой. — Хочешь, чтоб младенец вырос богатырем, — очень просто: назови Батыром. Хочешь, чтоб новорожденная была прекрасна, как пери, — Ширин. Она и меня назвала Туребаем неспроста: туре — господин, бай — богач. Вот и вырос я, видите, богатым господином... — Туребай смешливо напыжился, подтянул голенища прохудившихся ичиг. — Но я не жалею. Очень приятно мне, когда в залатанном халате встречусь я с золотым мешком в лисьей шубе, а он мне скажет: здравствуй, Туребай — богатый господин! Смешно получается!