Багдагуль молчала. Мстительный удар еще дурманил ей голову.
Джумагуль подождала, взглянула в глаза Багдагуль, горевшие презрением и ненавистью, повернулась и, ссутулившись, пошла в лачугу.
— Что с тобой, дочка? — разволновалась Санем, заметив странное выражение ее лица.
Джумагуль несколько минут сидела в глубокой задумчивости, потом произнесла чужим, мертвым голосом:
— Ничего, мама. Все хорошо. Только, я думаю, в городе нам будет лучше.
— Да ты... что такое говоришь?! — всполошилась Санем. — Разве ж... почему ты решила?
— Так нужно, мама. Так будет лучше... Давай собираться.
Санем всплакнула. Догадка мелькнула в ее сознании. Но допытываться не стала. Много бед выпало на ее долю. Еще одна. Не привыкать... Горестно вздохнув, поднялась, открыла изукрашенный сундук.
— Что ж, дочка, может, ты и права...
В полном молчании женщины собирали свой нехитрый скарб: сняли с кольев одежду, сложили посуду, свернули в тугой узел постель. Чем-то потревоженная, проснулась, подняла истошный крик девочка. Джумагуль взяла ее на руки. Усевшись на кошму, приложила к груди. Девочка замолкла.
Уже несколько минут из-за двери доносился какой-то неясный шорох. Санем закрыла сундук, выглянула на улицу: за дверью стояла Багдагуль. Вид у нее был необычный — жалкий, потерянный, виноватый.
— Чего здесь стоишь? Заходи, — пригласила Санем.
Багдагуль с минуту помялась, опустив голову, вошла в лачугу.
— Пришла к вам спросить...
— Садись, — предложила Джумагуль, подвинувшись на кошме.
Багдагуль села, окинула взглядом комнату, как-то сразу потерявшую жилой вид.
— Плох совсем Туребай. Ослаб, еле дышит...
Санем удрученно покачала головой. Джумагуль молчала.
— Говорят, кормить его нужно получше, иначе не встанет. А чем кормить, когда, знаете сами...
— Дрова лежат на дворе. Отвезти на базар, продать, — будто вовсе и не было недавнего разговора, обид и оскорблений, спокойно сказала Джумагуль.
— Кто же отвезет? — Впервые после ссоры подняла на нее глаза Багдагуль, и в глазах этих была полная безнадежность.
— Я.
— Ты? — удивилась Багдагуль.
— Ох! — только и смогла произнести Санем, ошеломленная этим неожиданным решением дочери.
— Разве ж справиться женщине?..
— Справлюсь.
Всю ночь Джумагуль не сомкнула глаз. Завтра впервые она увидит город. Интересно, какой он? Такой же, как их аул, только побольше, или город — это что-то совсем другое? Когда-то Айша рассказывала девочкам про высокие минареты и ханские дворцы с куполами, соперничающими по красоте с небом, о зинданах — страшных подземных тюрьмах, о ловких канатоходцах, бесстрашно расхаживающих по тонкой нитке, протянутой между звездами. Неужели завтра она это увидит собственными глазами?
Время от времени в розовые мечты Джумагуль вторгался трезвый голос Санем. Обеспокоенная предстоящей поездкой дочери, она не уставала давать ей советы и наставления. И как хранить деньги, вырученные за дрова, чтобы в базарной сутолоке их не украли. И где искать дом учителя Нурутдина, если, не дай бог, придется почему-либо заночевать в городе. И как нужно остерегаться городских шарлатанов, способных заманить и ограбить человека. И о многом другом, чего Джумагуль должна была остерегаться в городе.
На рассвете женщины запрягли коня, аккуратно сложили дрова на арбу, крепко перевязали веревкой, чтобы не рассыпались по дороге. Когда все уже было готово, Джумагуль вошла в кибитку.
Туребай волновался не меньше женщин. Он сбивчиво объяснил, по какой дороге ехать, где поставить арбу, как залучить покупателя. Джумагуль слушала, а самой уже не терпелось стегануть коня и быстрее пуститься в путь, который приведет ее в сказочную страну, именуемую Город.
Прощание было долгим и трогательным, будто не в Чимбай до вечера, а за тридевять земель на многие годы уезжала Джумагуль. Санем по обыкновению тихо всплакнула. Багдагуль заключила подругу в объятия. И только маленькая Тазагуль не могла еще по достоинству оценить все значение происходящего.
Наконец, выслушав все советы и напутственные пожелания, Джумагуль тронулась в путь.
Аул остался позади. Ровная дорога тянется до самого горизонта. В степи, по обе стороны дороги, догорают алые тюльпаны. Свежий весенний ветерок колышет сочное зеленое разнотравье.
Поднявшись на возвышенность, Джумагуль попыталась узнать то место, где встретилась с отцом. Не узнала — тогда, покрытая снегом, степь выглядела совсем по-другому. Огляделась по сторонам. И ладно, зачем вспоминать? Лучше не думать об этом.
Чем дальше отъезжала Джумагуль от аула, тем оживленнее становилась дорога. Одни, закинув за плечи тяжелый мешок или вязанку дров, шли пешком. Другие тряслись на серых осликах, смешно, по-игрушечному переставлявших тонкие ноги. Обгоняли всадники, гордо восседавшие на породистых жеребцах. Тащились по дороге скрипучие арбы. И все это шло, двигалось, ехало в сторону города. «Где ж они все там поместятся?» — думала Джумагуль и не находила ответа.