— Ну чего раскричалась? Я что, зверь полосатый? — услышала она мужской голос, и голос этот показался ей очень знакомым. Багдагуль боязливо приоткрыла глаза и увидела Турумбета. Вид у него был совсем не устрашающий. Пожалуй, наоборот: добродушно, глуповато щерился, по-видимому, очень довольный произведенным эффектом.
«Чего это он сюда забрался? — лихорадочно соображала Багдагуль, еще не оправившись от испуга. — О Джумагуль говорить? Захотел вернуть обратно? Зачем же здесь? Мог бы дома...»
— Садись, — предложил Турумбет и сам уселся на охапку стеблей, нарезанных Багдагуль. — Подарок принес тебе. На! — и, порывшись в кармане, извлек блестящий браслет и серебряное кольцо с большим красным камнем. — Бери, пока даю.
— Это зачем же? — удивилась женщина. — За что мне такой подарок?
— А ни за что... За красивые глаза.
— Хочешь, чтоб помогла тебе вернуть Джумагуль? Так я и без...
Турумбет перебил:
— На кой она мне!.. Я про нее и думать забыл! Все мои помыслы о тебе...
Волосатые руки с широкими, как лопата, ладонями обхватили шею Багдагуль.
— Ты что, с ума сошел?! — попыталась вырваться женщина. Но Турумбет не отпускал.
— Ты не думай, я никому... Я ведь давно хотел... потому и прогнал Джумагуль... Тебя люблю!.. — горячо шептал он, заведя ее руки за спину. Багдагуль чувствовала на шее тяжелое, прерывистое дыхание. С брезгливым отвращением, с тошнотной гадливостью она отворачивала лицо, изгибалась всем телом, стараясь освободиться. Но Турумбет держал ее крепко. Дрожащей рукой он нашарил под платьем грудь, стиснул так, что женщина вскрикнула.
— Отпусти!
Турумбет закрыл ей рот поцелуем.
— Все будет хорошо, увидишь... И тебе... тебе тоже...
Изловчившись, Багдагуль впилась ему зубами в шею. От острой боли Турумбет дернулся, оттолкнул ее. Не удержавшись на ногах, Багдагуль упала, взглянула на мужчину дикими глазами и тут же вскочила. Лицо Турумбета исказилось в гримасе. Рванувшись вперед, он успел ухватить Багдагуль за подол. Женщина отскочила, оставив в руках у Турумбета кусок синей материи. Он швырнул его в сторону, выпрямился и хищно скрючив пальцы, стал медленно наступать на Багдагуль. Уже не страсть, не похоть — только лютая злоба в его глазах. И, цепенея под этим взглядом, женщина пятилась, пока не уперлась в кустарник. Далыше отступать было некуда. Багдагуль подняла руки, готовая по-кошачьи вцепиться в своего преследователя, напружинилась... В последний момент, когда их разделяли уже три-четыре шага, она увидела серп. Он лежал совсем рядом — рукой дотянуться. Нужно только присесть, схватить за ручку и тогда... Одним движением, стремительным, почти неуловимым, Багдагуль схватила серп и, словно саблю, занесла его над головой Турумбета. Он успел отскочить прежде, чем, рассекая воздух, серп опустился.
— Брось! Так и убить недолго.
— Убью!.. Подлец!
Они долго, неотрывно смотрят друг другу в глаза, будто острым кинжалом пронзают друг друга. Наконец Турумбет не выдерживает, шаткой, расхлябанной походкой не спеша возвращается к охапке хвороста, садится, криво усмехаясь, растирает рукой укус.
— Бешеная... Сколько толкую, жизнь за тебя готов отдать, а ты серпом...
— Хочешь жизнь отдать? Подойди. Попробуй.
— Ну и кусачая же! И как только Туребай тебя терпит?
— Молчал бы уж. Подметок его не стоишь!
— Чего говоришь — подметок? А они у него есть? — Турумбет наклоняется, подбирает браслет, в беспокойстве ощупывает карманы. — Отдай кольцо!
— Возьми, где бросил!
Турумбет недоверчиво смотрит на женщину, опускается на колени, суетливо шарит рукой в траве.
— Не видать...
— Вон, за тобой, — подсказывает Багдагуль, мечтая лишь о том, чтобы он скорее нашел свое кольцо и ушел отсюда.
— Оно... правда, — придерживая кольцо двумя пальцами и поворачивая из стороны в сторону, довольно ухмыляется Турумбет. — Дура ты, вот кто! Хивинский ювелир делал!
Багдагуль молчит.
Турумбет переступил с ноги на ногу, почесал затылок и, чертыхнувшись, пошел вдоль берега канала. Как только он скрылся, Багдагуль схватила веревку, опасливо огляделась и, выбравшись из зарослей, побежала домой.
Уж как намаялись женщины в эту весну, и вспоминать страшно! А все ж вспоминают, и каждая про себя мыслит, что лучшей весны еще не было. И не потому так считают, что как-то по-особому ярко светит солнце и земля, будто почка на ветке урюка, набрякла, готовая, кажется, лопнуть от распирающих ее жизненных соков. Есть у женщин другая причина: земля-то нынче не чужая, не байская — своя! А на свою ни рук, ни пота не жалко.