— А кто ему земли вспахал? Кто засеял?
Дехкане молчали. Только один пристыженный голос объяснил:
— Голод заставит...
— Значит, пошли на поклон?.. У бая не просить — из глотки рвать нужно! — уже сам горячился Айтбай. — Ну, тогда и воды еще попросите. Может, даст? А?
— Зачем просить — сами возьмем! — неожиданно для самой себя крикнула Джумагуль и тут же спряталась за спины передних, испугалась своей смелости.
Но Айтбай уже заметил ее:
— Правильно говорит Джумагуль — перекрыть воду баю! Именем революции!
Последних слов Айтбая дехкане не поняли. Но если революция дает им право пустить воду на свои поля, спасти урожай, а стало быть, самим спастись от голода, значит, хорошие, правильные это слова! Толпа ожила, заколыхалась и, пропустив вперед Айтбая, двинулась вдоль сухого русла арыка. Теперь она не неслась уже бешеной лавиной, не голосила. Шли молча, твердым, решительным шагом.
Невдалеке от перепруды, окруженный несколькими джигитами, гордо восседал на своем породистом жеребце Дуйсенбай. Как полководец жезлом на поле брани, он ручкой нагайки указывал то в одну, то в другую сторону. И тотчас один из джигитов кидался в указанном направлении, чтобы пустить или перекрыть воду.
Странную процессию Дуйсенбай заметил еще издали. Приложил ко лбу ладонь козырьком, присмотрелся, мгновенно переменился в лице. Когда молчаливая толпа проходила мимо, спросил насмешливо:
— Кого хороните?
— Байскую власть, — в тон ему ответил Айтбай.
— Не рано ли?
— Самое время.
Дехкане прошли. Дуйсенбай, белый от гнева, остался на месте. Как заговорили, голодранцы! Эх, будь его воля, исполосовал бы этого Айтбая! И всех остальных тоже!.. Решили хоронить Дуйсенбая... Посмотрим еще, кто кого!..
— Бай-ага! Они там всю воду к себе повернули! — крикнул подбежавший джигит из тех, кто прислуживал Дуйсенбаю.
Не помня себя от злости, Дуйсенбай ударил жеребца и понесся к арыку. В несколько прыжков конь настиг старцев, никак не поспевавших за остальными. Дуйсенбай стеганул одного из них плеткой и, не оглядываясь, помчался дальше.
Конь врезался в людскую массу на полном скаку. Орудуя камчой, словно саблей, Дуйсенбай рассыпал удары во все стороны. По спинам, по вздетым рукам, по лицам. Из лощины с лопатами и кетменями наперевес бежали на подмогу Дуйсенбаю верные ему джигиты.
Кто-то, кажется Айтбай, схватил коня за узду. Чьи-то сильные руки вырвали Дуйсенбая из седла. Все завертелось, поплыло в глазах. Последнее, что он видел, — грязный сапог.
Любовное свидание с Багдагуль в кустарнике на берегу Кегейли не принесло Турумбету желанного удовлетворения. Дурные воспоминания впились в его душу, будто колючки, которыми он весь искололся в порыве страсти. Уже несколько дней, подавленный и угнетенный, он безвылазно сидел в юрте. Для скверного настроения у него были свои причины. Во-первых, план мести Туребаю, так хитро придуманный Дуйсенбаем, сорвался окончательно. Правда, после разговора с Туребаем и его женой Турумбет не очень ясно представлял себе, за что и почему он должен мстить. Но если Дуйсенбай настаивает, да притом предлагает еще такой приятный способ мести — зачем отказываться?.. Во-вторых — и это чувство, пожалуй, досаждало сейчас Турумбету больше других — его мужское самолюбие было уязвлено. Подумать только — прогнала, как пса шелудивого, как старика какого-нибудь немощного! И кого?!
От этих тяжких переживаний Турумбет спасался мыслью, что, в общем, не очень-то и хотелось. Однако главное утешение находил он в собственном кармане, где в моменты самых острых терзаний нащупывал рукой браслет и кольцо работы хивинского ювелира. Располагая такими сокровищами, Турумбет мог спокойно рассчитывать теперь на ласки самых надменных красавиц, которые уж наверняка получше этой пучеглазой Багдагуль. Он даже пробовал рисовать в своем воображении их скрытые прелести, гибкий стан, румяные лица. Но вместо луноликих красавиц перед глазами почему-то все время возникала обрюзглая физиономия Дуйсенбая. Осклабившись прогнившими зубами, она со старческим сладострастием выпытывала: «Ну как? Насытился? Ну, не таи, расскажи, как было...»
Турумбет не сомневался, что именно этими словами встретит его Дуйсенбай, и потому вот уж который день никак не решался к нему идти. Что ему скажешь? Что не сумел совладать с женщиной и кровная месть не состоялась? Позором заклеймит, на всю жизнь посмешищем сделает. Но и это бы еще полбеды — браслет и кольцо работы хивинского ювелира отберет ведь, скряга! А расставаться с ними Турумбету ох как не хочется!.. Можно, конечно, соврать — пусть проверит! Но, если подумать, тоже опасно: пустит слух Дуйсенбай, дойдет до ушей Туребая, неприятный разговор получиться может. Нет, самого Туребая он не боится — какая в нем сила, в больном да заморенном! Боится дружков Туребая, много их у него, и Айтбай первый...