— Турдыгуль?
Айтбай кивнул.
— Она? На учебу?.. А ты?
— Я останусь в ауле.
— Разлучаетесь, значит? А я думала... Надолго?
— Не знаю, — грустно промолвил Айтбай. — Наверно.
Что-то растаяло в груди Джумагуль. Была ли это жалость к влюбленным, которые, не встретившись еще, уже расстаются, или вспыхнувшая вдруг далекая, неясная надежда — этого Джумагуль не знала и сама. Но ей внезапно захотелось сделать для Айтбая что-то доброе, ободрить, поддержать.
— Я сделаю все, как ты говоришь. Найду Иванову... Может, тебе что еще?
— Сходи к Турдыгуль.
— Хорошо, хорошо, — торопливо соглашалась женщина. — Ты хочешь сегодня?
— А сможешь?
— Отчего же? Конечно. Сейчас.
Беседа с портным была очень короткой:
— Платье? Приходи-ка во вторник. Будет готово... А? Я ж говорю — во вторник! — Видом же своим Танирберген говорил другое: «Ох, и надоела ты мне со своим платьем! Ходит, спрашивает. Будто всей работы только платье ее и есть!..»
Конечно, деньги за платье были давно получены, а портной в таких случаях ну никак уже не мог испытывать к заказчику ни малейшего уважения.
— Во вторник я уже приходила.
— Значит, в субботу!
— И в субботу была.
— Ну, не придумаю же я для тебя специального восьмого дня недели!
Турдыгуль уже стояла за порогом отцовской юрты.
— Ты говорила с ним? Что он сказал? — забыв о всякой осторожности, спросила она, как только увидела Джумагуль.
Женщина отвела ее в сторону:
— В среду, как только стемнеет.
— Где?
— К каналу пойдешь.
— В среду... А сегодня что?
Джумагуль добралась до Чимбая в полдень. На этот раз пришлось постоять на базаре, прежде чем нашелся охотник на ее дрова. Покупатель оказался ворчливым, придирчивым и долго заставлял Джумагуль складывать и перетаскивать дрова с места на место. Наконец, дважды пересчитав полученные деньги, Джумагуль взобралась на арбу и почувствовала себя свободной. Теперь можно было разыскивать загадочный Окрисполком, а в нем столь же загадочную женщину по фамилии Иванова.
Что такое Окрисполком и где он находится, Джумагуль не представляла, а спрашивать у прохожих стеснялась. Решила поехать на площадь, где в прошлый раз слушала митинг, а там уже будет видно.
Впрочем, ее решение ехать на площадь было вызвано не только желанием поскорее разыскать Иванову. По наивности своей Джумагуль полагала, что митинг устраивают там каждый базарный день, а увидеть вновь бушующее людское море, услышать слова о женском достоинстве и равноправии ей очень хотелось.
Площадь была пуста и безмолвна. На этот раз она не показалась Джумагуль такой уж большой. Приземистые одноэтажные дома сжимали ее со всех сторон. Подслеповатые окна смотрели уныло и тускло. Из подворотни с целым выводком желтых цыплят вынырнула крикливая квочка. Какая-то женщина, накинув на голову плюшевый жакет, торопко шла по площади, пугливо прижимаясь к заборам и стенам домов.
В первую минуту Джумагуль подумала даже, что ошиблась, не туда заехала. Но нет, те же крыши, то же деревянное крыльцо, у которого в прошлый раз она застряла с арбой. Чувство было такое, будто ее обманули, растравили красивыми обещаниями, а пришла — ничего. Разочарованная и огорченная, она тронула лошадь, и арба, разворачиваясь, жалобно заскрипела.
На ступеньках крыльца появился джигит. В белой рубашке, перепоясанный белым шелковым шнуром с бахромой на концах, курносый, узколицый — где-то Джумагуль уже видела его. Джигит тоже приметил женщину, глядел на нее, напрягая память. И вдруг воскликнул, обрадованный и удивленный:
— Джумагуль?.. Это ты?.. Спускайся на землю!.. Я Нурлыбай. Помнишь? Ну, внук Анар-аналык...
Только теперь Джумагуль узнала вихрастого сонливого парня. Но как он переменился! Совсем большой. Взрослый. А как одет!..
— Откуда ты такой?
— Из Турткуля приехал. Там теперь живу.
— В Турткуле... Что ж ты там делаешь?
— Работаю. Переводчик я. У Ивановой. Слыхала про такую?
Джумагуль всплеснула руками.
— Послушай, да тебя сам бог послал! Мне нужно поговорить с твоей Ивановой.
— Это можно... Ну, а ты как живешь?
— Потом, потом. Ты отведи меня к этой женщине.
— Пойдем, — Нурлыбай распахнул перед нею дверь, пропустил в темный узкий коридор. По обе стороны коридора тянулись двери, из-за которых доносились голоса — то громкие и сердитые, то тихие, просительные.
Джумагуль растерялась.
— Чего ж ты застряла? Идем! — потянул ее за рукав Нурлыбай.
За фанерной перегородкой, отделявшей угол большой комнаты, Ивановой не оказалось.