– Не шевелись, а то хуже будет! – завопил Антон.
Андрей посмотрел вниз. Из-под тёмных джинс хлынула чёрная кровь, обагряя всю правую ногу. Боль застлала глаза. Он закричал.
– Андрюха! – он не видел, но к нему на помощь побежал Дима.
Голоса отзывались страшной какофонией в голове Андрея. Ему никогда ещё не приходилось получать пулевые ранения. В фильмах, зачастую, раненные персонажи продолжали действовать: говорить, перестреливаться с копами и двигаться так, словно рана вовсе им не мешала. Он же чувствовал такую боль, такое жжение, точно прямо сейчас ему ставили клеймо раскалённой сталью. Сгустки крови хлестали сквозь дрожащие пальцы, кое-как сжимавшие рану. Потеря крови отзывалась тошнотой и головокружением.
– Андрюха!… – крик прервался несколькими выстрелами. Как через целлофановую плёнку Анрей видел Антона, молодого парня, с топорщащимися ушами и тонкими ногами. Он стоял, неуверенно держа в своих руках пистолет и стрелял куда-то влево. Андрей медленно повернул голову. В нескольких метрах от него на земле лежал Дима. Его грудь была изрешечена пулевыми отверстиями. На землю обильно сочилась кровь. Он не дышал. Стеклянные глаза смотрели в пустоту.
– Димка.… Твою же…
Окровавленной рукой Андрей схватил лежащий рядом пистолет. Он и не думал, что может промазать, или что Антон, этот новенький инкассатор, может успеть заметить его движение, и выстрелить в ответ раньше. Он просто вздёрнул оружие вверх, щуря глаза от лучей солнца, и начал стрелять. Пока вся обойма не опустела, он кричал и не переставал нажимать на курок, и даже после этого ещё несколько раз сжал палец. Пистолет ответил глухими щелчками.
Андрей опустил оружие. Из темноты салона инкассаторского автомобиля, сжимая бьющую фонтаном крови шею, выпал Антон. Он хрипел, извиваясь как порубленный пополам червяк. Руки его блестели рубинами. Через несколько секунд он затих.
Наступила тишина. Около минуты не было слышно ни единого звука. Андрею показалось, что он умер. Бедро пульсировало, руки дрожали. Он лежал на твёрдом асфальте навзничь и смотрел в голубое небо. Вверху плыли облака - белые, пушистые. Штаны неприятно прилипали к ногам. Пахло жжённым порохом.
Рита закричала. Какое-то время она не выходила из машины, испугавшись начавшейся перестрелки. Последнее, что она увидела, как Андрей вышиб мозги стоящему перед ним инкассатору. Теперь же она сидела на коленях перед телом Димы.
– Нет, нет, нет, нет! Дима! Димочка! Нет! За что?!
В одной из книг Андрей видел такое сравнение: «выть белугой». Он не знал, что это за животное — и животное ли вовсе — но почему-то ему показалось, что именно так оно и должно выть. Рита выла как белуга.
Он слышал её всхлипы, слышал, как она задыхалась от плача. Как причитала и кричала не своим голосом, срываясь и хрипя.
Из его глаз пошли слёзы. Не то от боли, не то от подступившей слабости во всём теле. Не то от потери друга. Мозг его работал плохо.
«Скоро здесь будет куча ментов. Пора валить». Внутри него, его более сильная, рациональная часть личности приказала встать. И он послушался.
На слабых ногах он поднялся, сжимая окровавленную рану. Кровь хлестала уже не с такой силой, но боль была прежней. Он застонал, прикусив нижнюю губу.
– Пора валить, помоги мне. – дрожащим голосом приказал он Рите. Она даже не подняла на него своих глаз. На маленьких руках она держала голову Димы, припав к нему лицом. По его щекам струились её слёзы.
– Рита, – чуть настойчивее сказал он, – нам пора убираться отсюда. Тот пацан вызвал ментов. Скоро они будут здесь. – Никакого ответа.
Хромая, он приблизился к телу друга. Потасканная кофта с капюшоном вся пестрела от крови. Только на рукавах ещё остались прежние серые участки ткани. Он положил руку ей на плечо и потормошил её.
-– Вставай, иначе он умер за зря. Давай, поднимайся! – он пытался говорить голосом, не терпящим отказа, но сам понял, что у него это не получилась. Он слишком ослаб.
Никакого ответа.
– Чёрт… - плюнул он сквозь зубы и приподнял её опухшее лицо своей левой рукой. Она уже не выла, но в глазах её не было ни капли сознания. Она ушла куда-то глубоко в себя, всхлипывая, захлёбываясь слюнями и слезами, но больше не кричала. – Димочка, Дима, любимый мой, родной, Димочка… – причитала Рита тихо, как молитву. Правую руку, которой Андрей держал сочащуюся кровью рану, он что было сил запустил по её лицу. Шлепок был таким громким и звучным, будто он ударил по воде. На её щеке остался яркий кровавый отпечаток его руки.