Последний день лета
Вечер тёплым покрывалом
Пеленает перелесок.
Звёзды капают устало
С бриллиантовых подвесок.
Гаснет музыка заката,
Тонкий звук её – как стебель.
Летний день ушёл куда-то,
Может – в быль, а может – в небыль.
Вадим Хавин
Это был для неё самый последний день… не только лета и беззаботного детства – всего, чем действительно стоило дорожить.
Если и сегодня так тщательно выверенные иллюзии бесконечного счастья не станут реальностью, значит не судьба, значит незачем дальше жить – бесполезно, бессмысленно, глупо.
До начала осени оставалось несколько невероятно коротких часов. Безвозвратный бег времени пульсировал во всём теле, воспринимался как внезапное головокружение, как неприятное гудение некстати затёкшей, потерявшей чувствительность руки, как болезненное пробуждение в ночи от мысли о конечности всего, в том числе себя любимой.
Наверно каждому знакомо физически осязаемое тревожное ожидание неминуемых перемен.
Дни, когда цветущее, играющее разнообразием красок событие внезапно превращается в заиндевевшую, обнуляющую всю предыдущую жизнь хмурую свинцовую серость, за пределами которой неизвестность, возможно даже небытие. Или напротив – всё вокруг начнёт цвести и плодоносить, не смотря на то, что к тому, что к благоприятному исходу событий не было предпосылок.
Даша органически не переносила осень в любых её проявлениях, исключая разве что цветные фантазии на тему раскрашенных усталостью навсегда прощающихся с земным воплощением разноцветных листьев.
Почему именно осень вгоняла её каждый год в депрессию, понять было сложно. Ведь если внимательно присмотреться, можно в любом сезоне найти позитивные моменты, но девушка истово отсекала ободряющий вид рдеющих на голых ветвях гроздей рябины, загадочно тоскующий клёкот журавлиных стай, грибное изобилие, яркие кустики астр и хризантем.
У Даши было чуткое сердце и очень богатое воображение. Она периодически летала и влюблялась во сне, сочиняла вдохновенные поэтические миниатюры, до краёв наполняла жизнь причудливыми романтическими фантазиями, умела искусно разгонять и взращивать яркие, сочные фонтаны насыщенных впечатляющими контрастами эмоций.
Возможно, именно изобретательность в сфере создания миражей и была основной причиной затяжных осенних расстройств. Но это лишь гипотеза, вероятное, но абстрактное предположение.
С наступлением сентября, буквально в первый его день, иногда накануне, она начинала бурно, истово оплакивать не произошедшее, не случившееся, но многократно чувственно пережитое в причудливых воображаемых воплощениях недостижимое блаженство.
Сколько себя помнит, Даша истово ждала наступления лета, сезона, когда должны были исполниться самые смелые, самые романтические мечты, дерзость и красочность которых порой ошеломляла даже её саму.
Наваждения были настолько живыми, что подвергнуть сомнению их реальность было невозможно в принципе, но даже приблизиться к их воплощению никак не получалось. Обстоятельства упрямо сворачивали реализацию куда угодно, но всегда не в ту сторону.
Тем не менее, девушка вновь и вновь зачарованно ваяла затейливые сценарии счастливого будущего – вдохновенно лепила, выправляла, изменяла насыщенность и разнообразие красок, пестовала совершенство и гармонию безукоризненной, идеальной жизни, в которой ей обязательно посчастливится жить.
Увы, счастье раз за разом упрямо ускользало именно в этот день – первого сентября.
Даша взрослела, видения обретали объём, гармоничный ритм, совершенствовали пространственную навигацию, достоверность. Вот же он – Ромка Егоров, мальчишка от которого она без ума с седьмого класса.
Но он так и не пригласил Дашу танцевать на выпускном балу, несмотря на то, что девушка по всему периметру игрового поля предусмотрительно расставила кричащие сигнальные флажки: изумительного великолепия заказное платье, специально для него сделанную в салоне модельную причёску, возбуждённое воодушевление и прочие знаки внимания, которые невозможно было не заметить.
А он, в который уже раз, не обратил внимания на намёки. И на неё.
Счастье опять не случилось.
Благосклонность досталась Катьке Васильевой. Она кружилась с Ромкой в белом и прочих разноцветных танцах, нежно щекотала кудряшками его раскрасневшееся лицо, позволяла неподобающие случайному контакту вольности, кокетливо подставляла алые губы.
Счастье было так близко.
Стоило протянуть к нему руку, как оно испарилось, истаяло, как закатное светило.