– Тоже надо бы ехать к бабушке на участок, – пробормотал отец. – У неё там с парником чёрт-те чё творится после зимы, да ещё с поленницей своей…
В кухню заглянул Димка:
– Бать, ну кушать хочется!
– Ты умылся? – не поворачиваясь, спросил отец.
– Ну так да!
– Тогда садись.
Я наблюдал за ними, будто видел впервые. Диалог, звучавший каждые выходные. Я не замечал раньше таких простых вещей. Хотя, наверное, их и не положено замечать. Из них складывается наш быт, наш маленький мирок, уютный и привычный. Так и должна выглядеть обыденность – мозайкой из тёплых, часто незаметных деталей вроде утреннего запаха оладий или мятого вихра на башке брата. Все наши дрязги, всё негативное, на что мы мгновенно отвлекаемся, выброшенные из нашего домашнего уюта – не норма, это нечто из ряда вон. И там, вне этого ряда, они и должны оставаться.
Оладьи были как всегда вкусными, но у меня снова возникло ощущение, будто я никогда до сегодняшнего дня их не пробовал. Грусть поднялась внутри, тягучая и едкая. Я отогнал её. Запретил себе грустить. Я просто наслаждался вещами, казавшимися мне раньше совершенно обычными, как нечто само собой разумеющееся.
– Спасибо, пап! – поднимаясь со стула, широко улыбнулся я отцу – и неожиданно даже для самого себя сгрёб брата в охапку. Димка от такой наглости чуть не поперхнулся и тут же принялся отбиваться:
– Игорь, блин, ты чё, совсем больной?! Пусти меня! Придурок…
– Дима, – одёрнул его отец, но ни брат, ни я не обратили на это внимания. Димка, наконец вывернувшись из моих рук, от души ткнул меня локтем в бок и буркнул что-то о возмутительном по его мнению поведении некоторых слабоумных родственников.
Я искренне рассмеялся и ушёл из кухни. Ни слова не сказав, быстро надел ветровку, влез в кроссовки и вышел на улицу.
Раннее утро. Солнышко едва-едва начало согревать землю, свежий июньский воздух наполнял лёгкие и нос запахами зелени. Я вздохнул и оглядел залитую светом улицу. Прохожие спешили на рынки, в магазины, к знакомым в гости, но машин ещё было мало. Пройдёт ещё часика два – и тогда жизнь закипит.
Вот бы сходить сегодня на площадь, вдруг подумалось мне. Просто чтобы почувствовать себя песчинкой в людской толпе, пройтись по заполненному народом пространству, уворачиваясь от прохожих, попить холодного квасу из прикрытой тентом бочки. Ощутить свободу и безмятежность.
Но до того времени у меня остаётся ещё несколько часов, которые я не намерен терять просто так.
Я неторопливо двинулся вдоль дороги, разглядывая яркую насыщенную листву деревьев, изумрудного цвета траву, стайки встрёпанных воробьёв, дерущихся за просыпанные кем-то семечки.
Как же прекрасен мир за несколько часов до того, как ему суждено окунуться во мрак.
Нет. Во мрак суждено окунуться только мне. Мир останется прежним. И в этом тоже есть своя необъяснимая особенная красота.
Знакомая улица. По обочине тянется ряд многолетних тополей. Старые побелевшие корни вздыбили потрескавшийся асфальт дорожек. Солнце заглянет сюда лишь днём, а пока что улицу укрывает мягкая утренняя тень.
Я по привычке свернул к давно знакомому подъезду, толкнул вечно открытую обшарпанную дверь и начал подниматься по лестнице. Запах отсыревшей штукатурки, характерный для наших подъездов, смешивался с запахами еды, моющих средств, газет в почтовых ящиках, которые забыли забрать накануне. Пыль на маленьких окошках делала бьющие сквозь них солнечные лучи объёмными. Кто-то выставил на подоконнички цветы, и в подъезде сразу стало уютнее. Даже пыльный воздух как-то потеплел от яркой домашней зелени.
Третий этаж, железная синяя дверь. Ещё помню. Хотя, кажется, прошло не меньше парочки вечностей. Я нажал на звонок. Шаги раздались не сразу: босые ноги по мягкому ковру. Замок щёлкнул.
– Здрасте, тёть-Ань, – беззаботно улыбнулся я. – Настя дома?
Анна Сергеевна – полноватая женщина средних лет в синем узорчатом халате – чуть удивлённо, но всё-таки приветливо улыбнулась в ответ:
– О, привет, Игорёш. Да дома, конечно, позвать?
– Не надо, – я мотнул головой. – Можно, я прибуду как сюрприз?
Анна Сергеевна пожала плечами и посторонилась, пропуская меня в квартиру:
– Проходи тогда сам. Пойду чайник поставлю.
Здесь всегда пахло теплом и мятой. Одетый сумраком коридор казался тоннелем со светящимися по бокам порталами, каждая комната – совершенно отдельный мир. Зал – обитель гостеприимства с лакированной мебелью советских времён, тяжёлыми портьерами и складным столом в углу – всегда под скатертью, всегда с корзинкой свежих фруктов. Родительская комната – библиотека с огромной двухместной кроватью в окружении почти музейных стеллажей. Третья же комната – …
Я скинул кроссовки, привычно повесил куртку на крючок у двери и, неслышно ступая по тёмно-бордовому ковру, пошёл по коридору до самой последней двери. Она, как и всегда, была открыта. У окна стол с аккуратно сложенными на нём листочками и тетрадями, рядом возле стены – тёмный шкаф с зеркальными дверцами. К дальней прислонена тёмно-коричневого цвета гитара. Когда-то давно я менял на ней струны: старые совсем истёрлись, и одна, оборвавшись, поцарапала мне руку. Помню, эта царапина долго не хотела затягиваться – неделю ходил с пластырем на пальцах. Слева от двери – кровать, застеленная коричневым мягким покрывалом.
Я остановился на пороге. Какая знакомая картина. До боли уютная и родная. На кровати, подобрав под себя ноги, сидела девушка со светло-русыми, почти соломенными волосами, собранными в хвост. Читала какую-то книжку. Если правильно помню, что-то из Фрая. Про "безумного рыбника", кажется. Видел обложку – с неделю назад, когда мы случайно столкнулись в университете.
Я вздохнул и шагнул в комнату. На меня поднялся удивлённый взгляд серых глаз. Так увлеклась чтением, что не сразу заметила.
– Игорь?
Я улыбнулся. Сколько раз за сегодняшнее утро я улыбался? Больше, наверно, чем за весь прошедший год. Ровно столько мы уже не вместе.
– Привет. Без предупреждения припёрся, извини. Не помешаю?
Девушка отложила книгу:
– Ты чего? Случилось что-то?
– Не. Просто хотел тебя увидеть.
– Послушай, если ты по поводу того диска с фильмом – то… – она встала с кровати и направилась к полке, на которой аккуратной стопкой лежали коробочки с дисками.
– Да нет, Насть, – перебил я. – Я же говорю, просто захотелось тебя увидеть.
Я вытащил из кармана листок и положил его на стол:
– Сегодня написал. Когда уйду – попробуй сыграть, пожалуйста. Аккорды я подписал, там ничего сложного.
Она приподняла одну бровь – такое выражение я больше ни у кого не видел. И наконец-то, спустя целый год, вернулась щемящая боль. Я сделал ещё шаг и обнял её – так нежно и так крепко, как только умел, чувствуя, как она в ответ обнимает меня:
– Милая моя родная девочка… как же сильно я тебя люблю.
6.06.08