Шло время. Аман научился ползать, вставать, открывать двери, класть в рот все подряд, танцевать, делиться вещами, кормить нас. Он просто доставал из своего рта кусочек чего–нибудь и протягивал маленькую ручку ко рту Мамы или Папы и ждал пока те отведают предложенное яство. А еще, он чистил туалетным ершиком Папины туфли. Мыл руки в унитазе. Совал мозаики в нос и уши. Облизывал пол. Жевал ковровые катышки. Бил посуду. Отрывал обои. Тыкал пальцами в розетки. И еще кучу всего, что присуще обычным детям. Ничего необычного. Все как у всех. Однако…
Ему стукнуло пять…
Он никогда не плакал. Только от обиды. Увидел как–то бомжа и говорит:
– Кто это?
– Это бомж.
– Ему плохо? Он болеет?
– Ему негде жить, он не работает, поэтому грязный и кушает с мусорки.
Тут он заревел так, что долго пришлось его успокаивать. Отбивался от нас, не желая ничего слушать. И объятий ему не надо было. Прохожие глядели на нас, как на похитителей. Слава Богу – он уснул. А, когда проснулся, долго был сам не свой. Сидел, молча уткнувшись в одну точку, как Мама в те дни из моего грустного прошлого. Приходилось по долгу ему объяснять и даже, иногда обманывать, чтобы вырвать его из объятий пожирающих мыслей. И всего чаще, он отходил только тогда, когда слышал что–то доброе, хорошее… то, что хотел услышать. Например, в случае с бомжом мы сказали, что бездомный сам выбрал такую жизнь и он счастлив так жить – свободно. Никуда не надо рано вставать, идти туда, куда не хочется. Он делает все так, как ему хочется. И только тогда, рассмешив нас, он оттаял со словами: «Везет. Хочу стать бомжом, когда вырасту». А затем, будто радуясь за него, стал самим собой – веселым, неунывающим – моим младшим братиком с огромным сердцем.
Как–то в один из знойных дней лета Мама попросила меня протереть подоконники от пыли. В обмен за труды я выторговала себе денег на сок. Но купила питье раньше, чем приступила к работе. Очень пить хотелось. Жара невыносимая стояла. Душила. Пришла с магазина, а майка к телу прилипла, глаза заливает струйками пота из волос разбег берущими, ладони взмокли. Плюхнулась на диван. Проткнула трубочкой треугольный пакет и жадно впилась, утоляя жажду. Меньше половины осталось, когда я увидела Амана, стоявшего и со скромной улыбкой, дожидающегося, чтобы сказать:
– Жезай эже, можно мне тоже?.. Пожалуйста, – он сложил руки на животе.
– Конечно можно… – протягивая сок, я одернула руку. Прищурилась. – Но сначала, протри–ка пыль с подоконников.
– Со всех? – уточнил он.
– Конечно со всех! Не с одного же, – возмутилась я.
А он лишь, радостно хихикнул и с энтузиазмом, вприпрыжку побежал за тряпкой. Уже через минуту он, позабыв о соке, вытирал подоконники, вникая в сам процесс, все время аккуратно сгибая тряпочку, чтобы не выронить собранную пыль и тщательно, вглядываясь, в поверхность места, чтобы не упустить малейшую песчинку.
Он выполнял это задание от всего сердца – на совесть. И долго. Пока он закончил с одной комнатой, я нестерпимо захотела снова пить и глотнула соку. И еще раз. Так, незаметно, я осушила пакет почти до дна и с досадой обнаружила это слишком поздно.
Когда Аман закончил с делом, он встал передо мной и, заложив руки за спину, с радостной улыбкой произнес:
– Готово! – в предвкушении, поглядывая на пакет с соком.
Я в попытке усмирить совесть нашла оправдание и сказала себе: «Количество не было оговорено. Так что все честно!» и, откинув в сторону чувство стыда, протянула ему остаток сока.
Он схватил пакет и всего разок глотнув, вместе с издающимися звуками понял, что пакет опустел.
Я была готова ко всему – к любой реакции, но только не к той, которая последовала. Я ждала, что он обидится, заплачет, расскажет Маме об обмане, Папе о моей недобросовестности, стукнет меня от злости, кинет в меня тряпку, пакет от сока швырнет, начнет прыгать на месте, кататься по полу от злости, разобьет стекло от шкафа. Всего, что угодно ждала!.. А он… Не возроптал. Лишь с благодарностью уставился на меня, как на человека, воплотившего в реальность все его сокровенные мечты. И радостно, взглянув на пакет, сказал:
– Спасибо!.. Очень вкусный.
Прошло не больше месяца после этого события, как приехал дядя по родственной линии Папы и привез нам – детям – игрушки. Аману плюшевого медведя, а мне железную, красного цвета машинку – ГАЗ–24 «Волга» – сувенирную. Так было написано на деревянной подставке.