-- Не знаю, -- внезапно смутившись, ответила она. -- Быть добрым, любезным, хорошим и все такое прочее. Иметь чувство юмора. -- Громко мурлыча, к ней на колени прыгнул небольшой черно-рыжий кот, с рваным ухом и потерся о плечо. Чтобы переменить тему, она спросила: -- Что же случилось с лошадью? Что было забавно?
Но Принц Лир смотрел на маленького кота: -- Откуда он? Он твой?
-- Нет, -- ответила Молли. -- Просто я кормлю его и иногда глажу. -- Она почесала тощую шею кота. он замурлыкал и зажмурился. -- Я думала, он живет здесь. Принц покачал головой:
-- Мой отец ненавидит кошек. Он говорит, что кошек вообще не существует -- есть только форма, которую принимают бесенята, гоблины и всякая нечисть, когда ей надо попасть в людское жилье. Если бы он узнал о коте, то, вне сомнения, убил бы его.
-- Так что же было с лошадью? -- спросила Молли.
Лицо Принца Лира вновь помрачнело. -- Странно, но когда ее совсем не обрадовал мой подарок, я подумал, что, может быть, ей будет интересно узнать, как он был добыт. Поэтому я описал ей внешний вид дракона и бой, ну знаешь -- шипение, кожистые крылья, драконий запах, в особенности дождливым утром, струю черной крови из-под наконечника моего копья. Но она не слушала ни слова. пока я не рассказал про язык пламени, что едва не сжег ноги моего коня. Тогда, да, тогда она вернулась оттуда, где бродит, пока я говорю с ней, и сказала. что должна пойти посмотреть моего коня. Я отвел ее в стойло, где бедняга кричал от боли, и она прикоснулась к нему, к его ногам. Он перестал стонать. Когда им по-настоящему больно, кони так ужасно кричат. Он замолчал, и это было как песня.
Кинжал Принца поблескивал среди картофельных очисток. Снаружи дождь мощными порывами барабанил в стены замка; сидя в кухне, об этом можно было только догадываться -- в холодной комнатенке не было ни одного окна. Темноту разгонял лишь колеблющийся в очаге огонек. Кучкой осенних листьев дремал в подоле у Молли кот.
-- И что же случилось потом, -- спросила она, -- когда Леди Амальтея прикоснулась к коню?
-- Ничего. Совсем ничего, -- Принц Лир, казалось, внезапно рассердился. Он хлопнул ладонью по столу, свекла и чечевица раскатились во все стороны. -- Ты думаешь, что-нибудь произошло? А она ждала, что ожоги заживут в один миг, обгорелая плоть срастется и покроется нежной кожей! Она ждала этого, клянусь моей надеждой на ее любовь. И когда с ранами ничего не случилось, она убежала, и я до сих пор не знаю, где она.
Его голос ослабел, рука печально уперлась в стол. Он поднялся и подошел к горшку на огне.
-- Кипит, -- сказал он, -- пора класть овощи. Она плакала, когда ноги коня не зажили, я слыхал это, и все же, когда она убегала, в ее глазах не было слез. В них было что угодно, но не слезы.
Молли осторожно спустила кота на пол и начала выбирать для котла овощи получше. Принц Лир смотрел, как она сновала от очага к столу по усеянному каплями воды полу. Она пела:
Если б я только сумела Наяву, как во сне, осмелеть И в таинственной пляске Танцевать, словно в маске Прекрасная смерть. Это было бы мило, Но все же
Захотела бы я стать моложе, Выйти замуж или стать мудрей?
Принц спросил:
-- Кто она, Молли? Что это за женщина, которая верит, нет, которая знает -- я видел ее лицо, -- что может исцелять раны прикосновением рук и плачет без слез? -- Молли продолжала работать, все еще напевая себе под нос.
-- Любая женщина может плакать без слез. И почти каждая может исцелять раны прикосновением рук. Все зависит от раны. Она женщина, ваше высочество, а это само по себе загадка.
Но Принц преградил ей путь, и она остановилась с полным подолом нарезанных овощей и трав, волосы лезли ей в глаза. Принц Лир нагнулся к ней, лицо его стало теперь на пять драконов старше, оставаясь по-прежнему симпатичным и глупым. Он сказал:
-- Ты поешь. Мой отец заставляет тебя заниматься самой нудной работой на свете, и ты поешь. В этом замке никогда не было ни пения, ни кошек, ни вкусной еды. А причина всему и моим подвигам -- Леди Амальтея.
-- Ну, я всегда хорошо готовила, -- мягко сказала Молли. -- Все-таки семнадцать лет в лесу с Калли и его людьми...
Принц Лир продолжал, не слыша ее слов: -- Я хочу служить ей, как ты, помочь ей найти то, зачем она пришла сюда. Я хочу быть тем, в чем она нуждается больше всего. Скажи ей. Скажи, ладно? Скажешь?
Его слова прервал неслышный шаг, шелест сатина затуманил его лицо. В дверях стояла Леди Амальтея.
Даже время, проведенное в леденящей твердыне Хаггарда, не смогло сделать ее менее прекрасной. Скорее наоборот, зима обострила и отточила ее красоту так, что она оставалась в нанесенной ею ране, как зазубренная стрела. Леди Амальтея была в одеянии сиреневого цвета, ее белые волосы перехватила синяя лента. Платье не лучшим образом сидело на ней. Молли Отрава была не слишком умелой портнихой, и сатин раздражал ее. Но в дурно сшитом платье среди холодных камней пропахшей репой кухни Леди Амальтея казалась еще прекраснее. В ее волосах поблескивали капли дождя.
Принц Лир поклонился ей поспешно и неловко, будто кто-то ударил его в живот.
-- Миледи, -- пробормотал он. -- Вам следовало бы прикрывать голову, выходя в такую погоду.
Леди Амальтея присела у стола, и маленький кот цвета осенних листьев тут же прыгнул к ней, часто и мягко мурлыча. Она протянула к нему руку, кот скользнул в сторону, не от страха, нет, -- не позволяя се руке прикоснуться к его ржавой шерсти. Она манила кота, тот вилял всем телом, как собака, но не да вал ей прикоснуться к себе. Внезапно охрипшим голосом Принц Лир сказал: -- Я должен идти. В двух днях пути отсюда какой-то великан крадет и пожирает деревенских девушек, Говорят, его может убить только обладатель Большого Топора герцога Альбанского. К несчастью, герцог Альбанский был съеден одним из первых -- чтобы обмануть чудовище, он переоделся деревенской девушкой, -- и в том, кто сейчас владеет этим топором, сомневаться не приходится. Если я не вернусь, вспоминайте обо мне. Прощайте.
-- Прощайте, ваше высочество, -- сказала Молли. Принц вновь поклонился и с благой целью покинул кухню. И только однажды оглянулся.
-- Вы жестоки с ним, -- заметила Молли. Леди Амальтея не подняла головы. Она протягивала открытую ладонь коту с рваным ушком, дрожащему от желания подойти к ней и не решающемуся на это.