– Когда это было? – спросил Дэвид.
– Еще зимой. Затем этот человек исчез, а неделю назад появился вновь. Брат сказал, что на этот раз он пообещал ему большую сумму и сказал даже, что поможет с бегством за границу. Денег должно было хватить на все. Надо было лишь выполнить какую–то небольшую работу.
– Вынести нечто из музея, – кивнул головой Дэвид, – а проще всего это сделать именно в тот момент, когда там будут орудовать мародеры. Получается, этот таинственный европеец предвидел, что будут массовые грабежи в городе. Где твой брат встречался с ним?
– Латиф не рассказывал мне всего. Однажды он лишь обмолвился, что они посещали хамам.
– В Багдаде их сотни, – с досадой произнес Фарух.
Он резко ударил по тормозам. Впереди к перекрестку на полной скорости неслись три американские бронемашины. Стало очевидно, что сопротивление саддамовской гвардии окончательно сломлено. Начиналась неспешная оккупация города.
Пришлось повернуть к гостинице. На «райской» площади людей явно прибавилось. Подогнали строительный кран. Статую Хусейна подцепили тросом за шею и пытались сдернуть с постамента. Бронзовый диктатор клонился к земле. Толпа завывала.
Аюб, прощаясь, оставил адрес своих родственников, живущих где–то к востоку от столицы. Именно туда вся семья собиралась уехать сразу же после похорон. Уже выйдя из машины и сделав несколько шагов, молодой человек вдруг резко обернулся, бросился назад к опущенному стеклу и с невероятным жаром в голосе произнес:
– Они при жизни не могли быть вместе. И после смерти не смогут. Ей ведь не место на мусульманском кладбище. Знаете, как переводится имя Аниса? Ласковая. Найдите того, кто убил брата и не оставил ей другого выбора, кроме как последовать за ним. Вы правы — вы репортер и можете провести собственное расследование. На новые власти надежды никакой. Прошу только об одном, если не сможете сами наказать преступника по закону, сообщите нам, семье, мы найдем способ отомстить.
В ответ Дэвид лишь пожал протянутую руку.
У входа в «Палестину» уже дежурили американские морские пехотинцы. В зале на первом этаже спешно оборудовали новый пресс–центр.
Служащий у стойки вместе с ключом от номера протянул чистый запечатанный конверт. Внутри на листке с логотипом «Палестины» аккуратным, почти каллиграфическим почерком было выведено:
«На север от звезды
Два шага,
Меж двух холмов два раза,
И в перевернутую бесконечность,
Востоку и западу одинаково открыта
Одна она.
Жду, Элиз».
Глава IV. Психическое заболевание
Одна лишь страсть к тебе теперь во мне жива
Ты вавилонского чудесней волшебства,
И музыкой твои мне кажутся слова,
И пенье слышится всегда в твоем привете.
А грудь — как яблоки. А нежная щека,
Как мрамор, белая, как мел или мука.
Улыбка светлая лукава и сладка.
И зубы как алмаз. И красота в расцвете.
Ибн Кузман, «Влюблен я в звездочку...»,
пер. Н. Стефановича
«Она! Ждет!» – в голове зазвенели колокольчики, дыхание перехватило, как тогда в душевой. Но на этот раз боли не было. Было ощущение восхитительного томления. После минутного помешательства появилась злость.
Что он ей мальчишка!? Какая звезда? Куда шагать? Какие, к черту, холмы в Багдаде? Восток и запад. И бесконечность, почему перевернутая? Кем и зачем?
Не проще ли было просто написать номер телефона, как сделала бы любая другая на ее месте. Впрочем, восстание разума длилось недолго, и вскоре он вновь сдался в плен чувствам. Ему не нужна любая, ему нужна она.
В холле между тем царило какое–то оживление. Солдаты в песочной униформе таскали с улицы огромные черные ящики. В баре звенели бокалы. Один из репортеров у стойки что–то нервно надиктовывал в трубку. Дэвид расслышал слова «министр» и «бежал» и догадался, что речь идет об Амане Зубари — министре информации и культуры. Этот невысокий сухопарый человек в темно–зеленой рубашке и такого же цвета беретке был на редкость примечательной персоной. Всегда невозмутимый, передвигавшийся не спеша с чуть задранной вверх головой, он всем своим видом старался демонстрировать незыблемость правящего режима.