Путаясь и делая значительные паузы от сильного волнения, она рассказала, как недавно к ней в квартиру заявился какой-то Скворцов, предъявил служебное удостоверение Генпрокуратуры и потребовал собирать информацию о той работе, которую Комбат выполнял для Валдая. И Вероника согласилась. Она честно объяснила, по какой причине пошла на этот шаг.
Рубцов внимательно слушал девушку и ни разу не остановил. Когда она назвала фамилию Скворцова, он почему-то представил себе лицо того самого незнакомца, с которым столкнулся на улице, выйдя из салона-студии Бени.
«Выходит, я не ошибался, — размышлял тем временем Комбат. — Выходит, слежка все-таки велась. Но почему столь авторитетная контора проявляет интерес к такому незначительному делу? Неужели потому, что клиент Валдая избирается губернатором? Но тогда почему контора позволила кандидату на высокий государственный пост обратиться за помощью к криминальному авторитету, а не занялась этим делом сама? Во всем этом бессмысленном наборе есть только одно разумное объяснение: авторитетная контора копает под клиента Валдая».
Он начинал понимать, что в случае чего останется крайним. Валдай спокойно выйдет сухим из воды, потому что нет никаких доказательств его связи с Комбатом. Костиков также останется в стороне, потому что не нанимал его и даже в глаза не видел. Валдай был прав. Он действительно человек не их команды. Он сам по себе, волк-одиночка. Но это была не вся правда, а только полуправда. Полной правды криминальный авторитет ему не сказал.
— Скажи, ты сможешь простить меня за то, что я сделала? — спросила Вероника, закончив свой рассказ.
Она сидела на диване, обхватив руками колени и втянув голову в плечи. Словно от сильного холода, она вся трепетала от страха. Она думала о том, что сейчас он взорвется и выбросит ее прочь из квартиры и из жизни. Но вместо этого она услышала спокойный ответ сильного человека:
— Я должен тебя простить? За что? Прощают тех, на кого обижаются. А я на тебя не в обиде.
— Это правда? — чуть слышно пролепетала она.
— Правда, — уверенно ответил ей Комбат.
И Вероника не выдержала. Она упала в его объятия и разрыдалась, как ребенок. Он успокаивал ее, но от этого она еще больше заливалась слезами.
— Он запугивал меня, говорил, что посадит в тюрьму, если я откажусь помогать. Понимаешь? — сквозь слезы оправдывалась она.
Лишь когда в квартиру ворвался утренний рассвет, девушка забылась глубоким сном на груди у Комбата.
Глава 10
Панкрат вспомнил о Костикове только через три дня после возвращения Ноя из Москвы. Накануне вечером он увидел его по одному из каналов местного телевидения и пришел в ярость. На следующий день он первым делом позвонил Самойлову и потребовал, чтобы тот немедленно приехал к нему.
— Как продвигается дело с Костаном, Аркаша? — поинтересовался Панкрат, как только адвокат переступил порог его особняка.
За годы общения с авторитетом адвокат хорошо изучил его натуру. Он понимал, что настоящая причина кроется не в этом пустяковом вопросе. Будучи тонким психологом, адвокат умело использовал благосклонность авторитета к своей персоне. Вот и сейчас он спокойно отреагировал на вопрос.
— Что именно тебя интересует? — Молодой человек неспешно прошел в помещение, опустился на стул из красного дерева, заложил ногу за ногу, обхватил колено сцепленными в замок руками.
Подавляя в себе сильное раздражение, Панкрат молча следил за его поведением. Но когда Самойлов гордо вскинул голову и вопросительно посмотрел на него, он не выдержал:
— Я за что тебе такие бабки отстегиваю, засранец? За то, чтобы ты себе новые шмотки покупал, а потом приходил в них сюда, рисовался и строил мне глазки?
Самойлов почувствовал, что сейчас разразится буря. Авторитет унизил его самым беззастенчивым образом. Успокаивало лишь то, что поблизости не было ни одного свидетеля. В другой обстановке Самойлов не преминул бы поспорить с шефом. Но сейчас он понимал, что Панкрат не настроен на спокойный разговор без эмоций. Он предусмотрительно сменил свою надменную позу, опустил ногу на пол, руки положил на колени.
— Ты придаешь слишком большое значение Костану, Панкрат, — угодливым тоном заговорил Самойлов. — То, о чем он во всеуслышание вещал по ящику, не больше чем слова. Как кандидату в губернаторы тебе представляется возможность сделать то же самое в отношении его самого.
— Просто слова? — Панкрат не мог унять бешеную ярость. — Ты убеждал меня в этом вчера, позавчера, неделю, месяц назад. Каждый раз ты говоришь мне одно и то же. А между тем Костан чувствует себя на коне. Как же, он уже однажды кинул Панкрата по-крупному! И пока ротозеи, окружающие меня, щелкают своими хлебалами, он сядет в кресло губернатора. А потом какая-нибудь шваль, состоящая у меня на денежном довольствии и содержании, вспомнит его предвыборные обещания и начнет копать подо мной яму. Но этого никогда не будет! Или я не Панкрат! — выкрикнул он, тыча себя в грудь кулаком.