Валет смотрел на меня, не мигая, и его губы дрогнули. Он прошептал едва слышно:
— Не может быть… Что за херня⁈ Кто ты⁈.
Он потряс головой, пытаясь отогнать наваждение, но взгляд его уже был растерянным и потерянным. Яровой, даже просмотрев видео, никак не мог знать всего. И вот теперь в глубине глаз Германа Валькова застыл испуг, и впервые в жизни он выглядел по-настоящему беспомощным.
— Я… пришел за тобой, Валет… Пришел с того света.
В один миг Валет рванулся к оконному проёму. Одним резким движением перемахнул и бросился вниз.
У меня была возможность выстрелить и остановить его одним нажатием на спусковой крючок, отправить пулю в спину или в затылок. Но я не торопился. Мне хотелось насладиться этим последним актом отчаяния человека, который всю жизнь считал себя непобедимым, который думал, что всегда может уйти от любой расплаты. Я видел, как он, словно крыса, заметавшаяся в клетке, пытается сбежать и спасти свою никчемную, погрязшую в грехах шкуру.
Медленно, без спешки, я подошёл к оконному проёму, перевёл взгляд вниз, готовый в любой момент добить своего давнего врага. Но добивать не пришлось.
Валет лежал внизу, нелепо раскинув конечности в стороны, напоминая раздавленного, но ещё живого паука. Лежал на спине, а из его живота торчал ржавый прут арматуры, залитый кровью, которая быстро пропитывала его одежду и растекалась по серому бетону тёмной лужей. Он беспомощно шевелился, хватал ртом воздух, глядя вверх мутнеющими глазами.
— Не повезло, — хмыкнул я, спокойно и торжествующе глядя на него сверху вниз.
— Добей… — хрипел он. — Прошу… Добей…
Я медленно убрал пистолет в кобуру, глядя на него сверху с лёгкой улыбкой, в которой не было ни грамма сочувствия или сожаления:
— Гори в аду, Валет. Кто сказал, что путь туда должен быть лёгким?
— Ну как он? — спросил я хрипло, едва сдерживая внутреннее напряжение.
Я стоял в приёмном покое больницы, куда доставили раненого Шульгина. В помещении всё пространство заполнял едкий запах антисептика вперемешку с тревогой и усталостью. В глубине, за стеклянными дверями, виднелись коридоры хирургического отделения, по которым сновали медсёстры и врачи в белых халатах.
Со мной разговаривал доктор — плотный невысокий мужчина лет пятидесяти пяти с внимательными, слегка усталыми глазами. Он поправил очки и посмотрел на меня с профессиональной сдержанностью и осторожностью.
— Состояние стабильное, но тяжёлое, — спокойно сообщил он. — Пациент потерял много крови. Задета бедренная артерия. Срочно нужно переливание.
Я раздражённо дёрнул плечом, не понимая задержки:
— Так переливайте, в чём дело-то?
Доктор коротко вздохнул, будто заранее извиняясь за обстоятельства:
— У пациента первая группа крови, но у нас сейчас в наличии ее нет, а никакая другая не подойдет. Мы отправили срочный запрос на станцию переливания, но доставка займёт некоторое время. Счёт идёт буквально на минуты. Сейчас помог бы только донор с идентичной группой крови и резус-фактором, прямо здесь и сейчас.
Я поднял голову. У меня ведь та же самая первая группа: у меня теперешнего и у меня прошлого. Решение пришло мгновенно:
— Первая, говорите? У меня первая. Берите мою.
Доктор оживился, в его взгляде мелькнуло облегчение:
— Правда? Прекрасно! Пойдёмте скорее.
Меня повели в процедурную. Там медсестра бегло опросила о заболеваниях и аллергиях, проверила давление и профессионально наложила жгут на плечо. Игла легко вошла в вену, и тёмно-красная струйка крови потекла в прозрачный пластиковый пакет с антикоагулянтом.
— Сейчас сделаем экспресс-тест на совместимость, буквально минут пятнадцать, — пояснила медсестра.
Эти минуты тянулись невыносимо долго. Наконец она вернулась, улыбаясь ободряюще:
— Всё в порядке, группа и резус идеально совпадают.
Меня отвели обратно в палату, где лежал Шульгин. Он был бледен, почти прозрачный — казалось, жизнь уходила вместе с кровью, покинувшей его тело. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, рядом на штативе висел пакет с прозрачным физраствором, медленно капавшим в вену. Теперь медсестра разместила рядом ещё один пакет — с моей кровью. Через тонкую трубку капельницы алая жидкость медленно потекла к его руке, возвращая жизнь обратно в ослабевшее тело.
Я сел на стул возле его койки. Ещё недавно я считал этого парня капризным и заносчивым мажором, достойным лишь презрения. Но сейчас, видя его таким слабым и беззащитным, вдруг почувствовал ответственность за его жизнь.