Я изложил Грачу план. Он молча слушал, потом покачал головой.
— Блин, Макс, рисково.
— А другого пока нет. Вот предложи ты мне такой вариант, чтобы мы с тобой сидели, смотрели футбол, пили пивко с раками, а дело бы само делалось — я бы только «за» был. Но пока что имеем, то имеем.
— О, Максим! Здорово! — Тимофей Кузьмич стоял в проёме своей дачной двери, в старом свитере, с прищуром от света. — А ты… ты уже вернулся? Ты же прощался, говорил — надолго уезжаешь куда-то.
— Да вот, решил остаться, — улыбнулся я. — А ты что, не рад?
— Да, конечно, рад, — дед оживился. — Мне-то вообще тут одному тоска смертная. Мы с тобой ещё и за грибочками сходим. Сейчас сезон — то ли начался, то ли уже заканчивается, но они ещё есть. Я баньку сегодня натоплю, у меня как раз наливочка на вишне поспела.
Тут он сглотнул и перешёл, наконец, к главному:
— А… где машина моя? Ну, то есть, теперь твоя. Где «Москвич»?
— Да забарахлил маленько, в ремонт отдал, — сказал я, стараясь, чтобы ответ прозвучал буднично.
— А, ну это доброе дело. Ты его береги.
— Конечно, Кузьмич. Как родного сына, — отшутился я, а про себя подумал: надеюсь, те шабашники на нелегальном СТО в гаражах, куда Грач по моей просьбе увёз автомобиль, действительно спецы, а не бухие рукожопы, как половина таких «самозанятых». Табличку новую повесили — «мастерская», а суть та же, что и тридцать лет назад.
— Ну так что, баню топлю? — спросил Кузьмич.
— Топи, отец, топи.
Я присел на диван и прищурился:
— Слушай, а ты про себя-то ничего толком не рассказываешь. Только, вижу, глаз у тебя опытный, наметанный, как у…
— Как у кого? — тут же прищурился дед.
— Ну… как у партийного работника или председателя колхоза, — хмыкнул я.
— Бери выше, — Кузьмич выпрямился, как на построении, и с каким-то мальчишеским азартом выдал: — Я в органах работал.
— Да ты что? — удивился я. — Милиционером, что ли?
— На, смотри, — он распахнул шкаф, достал оттуда китель с майорскими погонами КГБ. — Видал? — он бережно стряхнул с лацкана пылинку. — Эх, вот было времечко…
— О, ни фига себе, — я уставился на китель. — Ты что, лётчик был?
— Тьфу ты, Максимка… — фыркнул он. — Какой лётчик? Это ж комитет государственной безопасности, — сказал с гордостью, наставительно потрясая морщинистым пальцем.
— А, ну я не сильно разбираюсь, — прищурился я, но улыбка у меня была та ещё.
— Да всё ты разбираешься, — усмехнулся он. — Я ещё в прошлый раз, как ты тут появился, сразу понял, кто ты.
— Но ведь ты меня не выдал, — сказал я. — Сделал вид, что не знаешь.
Он медленно, важно кивнул, словно генерал, принимающий парад.
— Так учили. Хочешь — сам расскажешь. Не хочешь — я и так узнаю.
— И кто же я? — я улыбался, но внутри уже готовился к ответу.
— Яровой Максим Сергеевич. Лучший сыскарь в Новознаменске. Нынче, правда, опальный и в розыске, — произнёс он, будто приговаривая.
— Ого… Ну ты, Кузьмич, даёшь.
— А то. Я хоть и старый пень, но нюх не потерял.
— Вот это хорошо, — кивнул я. — А с нынешними коллегами своими… ну, бывшими, ты связь держишь?
— В каком смысле?
— Ну, контакты есть?
— Конечно, имеются. Куда ж их деть, не протухли. А что?
— Ну, слушай тогда… — сказал я, и, опершись локтем на стол, начал рассказывать.
Телефон зазвонил так настойчиво, будто ему было глубоко плевать на то, что я только несколько часов назад вылез из бани Кузьмича, где мы налегли на его вишнёвую наливку, душевно поговорили «за жизнь» и за всё прочее. Голова гудела, как трансформаторная будка, подушка липла к лицу, а руки норовили вцепиться в одеяло и не отпускать его. Но привычка выработана годами службы: одна рука машинально потянулась к телефону, вторая — нащупала пистолет под кроватью.
На экране высветилось: Оксана. Ну и кому бы ещё понадобилось меня так рано дёргать?
— Да… — промычал я, не особо утруждая себя оживлённым тоном.
— Макс, всё-таки Бульдог одумался, — без предисловий сказала она.
— Неужели? — зевнул я, потирая виски.
— Угу. Сметанин лично мне звонил. Извинялся за моего сотрудника… ну, то есть за тебя.
— Ну, ясное дело… — хмыкнул я, устраиваясь поудобнее. — И-и?
— Так вот, — продолжала Оксана, — сказал, что всё выяснил. Что у следствия теперь другие, диаметрально противоположные версии, не связанные с тобой. Ты больше не в розыске. Сказал, что ему нужны твои показания. Как свидетеля. Просил, чтобы ты с ним срочно связался.