Лишь только я об этом подумал — двигатель фургона, того самого грязно-белого микроавтобуса с обезьяньей головой на борту, заурчал, и машина резко тронулась с места. Подкатили быстро, прямо к крыльцу бара, фары резанули по глазам.
«Какого рожна? — мелькнуло в голове. — Зачем так палиться? Ведь всё уже закончилось…»
Откатная дверь с грохотом отъехала. Из темного салона выскочили люди в чёрных тактических костюмах. Морды скрывают балаклавы, тактические перчатки на руках. Я уже был уверен: вот сейчас на спинах мелькнёт привычная блеклая серая надпись «ФСБ» или «СОБР». Но ничего. Ни знаков, ни шевронов, ни опознавательных нашивок. Чисто чёрный спецназ без имени. И тут закралось подозрение.
Я всё успевал подмечать. И оружие у них странное. Не автоматы, не помпы. А похожие на маркеры для пейнтбола, только массивнее и с утолщёнными стволами.
Я шагнул вперёд, прикрыл собой Олю, машинально выставив руки. И тут раздались глухие хлопки:
— Тух-тух-тух!
— Тух-тух!
Что-то острое впилось в плечо. В грудь. В бедро. Дротики. С инъекциями. «Усыпляющие…» — мелькнула догадка, и внутри всё похолодело.
Меня зацепили, Олю, Лизу — и даже Ворона, который без сознания валялся после нашего боя. Хвосты дротиков торчали из одежды, как пчелиные жала.
Сначала подкосились девки: глаза закатились, повалились на асфальт, как куклы. Ворон — тот и вовсе не успел шевельнуться, его-то просто дожали сверху. Я ещё держался. Силы уходили рывками. Ноги ватные, язык еле ворочается, пальцы словно чужие.
Я пытался сопротивляться. Шагнул, махнул рукой, но тело не слушалось. В груди разлилась свинцовая тяжесть. «Что за хрень… Кто вы такие?» — слова застревали в горле.
Двое бойцов схватили меня под руки, ещё двое — за ноги. Легко, будто мешок, закинули в нутро фургона. Туда же затащили и женщин, и громилу-Ворона.
Двери грохнули, захлопнулись. Машина рванула с места, унося нас прочь от бара.
Я, с трудом разлепив глаза, видел только размытые силуэты в темноте салона. Голоса доносились будто сквозь толщу воды: гулкие, низкие, обрывки фраз, ни одного слова толком разобрать. Голова будто с трудом держалась на шее, но сон не приходил, я с ним боролся изо всех сил — только дикая слабость и тягучая темнота по краям сознания.
Я напряг слух и разобрал слова.
— Он не вырубился… — сказал один, хрипловатый, недовольный. — Как это может быть? Дозы хватало и на слона.
— Нужно было увеличить… — отозвался другой, более спокойный, с металлическими нотками. — Сейчас отключится.
Я чувствовал, как меня качает из стороны в сторону, как железо гудит под машиной. Каждое слово отдавалось в голове гулким эхом, словно говорили в пустую бочку.
— Сейчас я сделаю ему инъекцию, — произнёс третий голос. Спокойный, уверенный.
И вдруг… кольнуло внутри. «Почему голос мне кажется знакомым?» — мелькнула мысль, последняя ясная искра сознания.
Я пытался ухватиться за неё, дотянуться, но куда там — туман в голове неумолимо сгущался.
Нельзя было уже ни додумать, ни понять. Мгновенный провал. Как будто выключили свет.
Щёлк! И пустота…
Глава 5
Я слышал шум — ритмичный и гулкий, будто вертолётные винты рубили воздух где-то надо мной. Потом металлический лязг, какие-то глухие удары, словно по рельсам били ломом. Слышал голоса. Старался открыть глаза, но веки не слушались. Словно оказался в тягучем, тяжёлом сне, когда понимаешь, что надо проснуться, а тело не подчиняется.
Даже когда меня поднимали, я ощутил, как схватили за руки, за ноги и понесли. Потом бросили на носилки с жёстким каркасом и провисшей тканью. Хребтом сразу прочувствовал каждую жёсткую перекладину снизу.
Странное было ощущение: если меня накачали седативным, я должен был бы быть в отрубе. Но, несмотря на невероятную тяжесть, словно я лежал на дне морском, сознание не уходило окончательно. Оно выхватывало то запах, то звук, то обрывки чужих фраз.
«Значит, организм после тех двух инъекций в клетке Ландера стал другим», — мелькнуло в голове. Видно, что-то во мне изменилось.
Я всё лежал, и вот сознание вернулось полностью. Под лопатками чувствовался жёсткий настил, словно я лежал на полу камеры или на старых тюремных нарах, без матраса. Запахи били в нос. Пот, кислый страх, немытые тела. Сырость. Всё это до боли напоминало камеры ИВС девяностых, когда на условия содержания никто не смотрел. Вонючие конуры, куда загоняли десятками.
Я собрал остатки сил и ещё раз попробовал открыть глаза. На этот раз получилось.
— А! Очнулся, — проскрипел сверху старческий голос. — Гляньте, люди добрые, молодой проснулся, наконец. Я уж думал, копыта откинет, прости господи.