— Лет тридцать, — буркнула Евгения, успокаивая сбитое дыхание.
— Десятки? Не хочу тут десятки лет торчать!
— Пока у нас другого выхода нет, — сказал я, стараясь говорить ровно, чтобы всех подбодрить. — Так что будем работать в этом направлении. Раскапывать. Может, там действительно ничего и нет, просто расщелина, куда и мышь не пролезет. Но другого занятия у нас ведь всё равно пока не имеется. Так?
Я оглядел сидящих — усталых, с чёрными от пыли руками и глазами, горевшими в отблесках костра.
— Либо сидеть сложа руки и ждать своей участи, либо барахтать лапками, как та лягушка в крынке со сметаной, — добавил я. — И выбора у нас особо нет.
Люди переглянулись. Кто-то кивнул, кто-то тяжело вздохнул, но в глазах мелькнула искра: значит, ещё боремся.
Мы снова взялись за камни, едва отдышавшись — когда со стороны входа послышался подозрительный шорох. Что-то трещало, ломалось, скрипело, словно по камням скользил некий груз. Что ещё там принеслось? Мы переглянулись, бросили работу, заняли позиции. Каждый схватил своё оружие, приготовились — никто не понимал, что ещё за выкрутасы задумали урки.
Я осторожно выглянул из-за камня и увидел: в лаз летит охапка хвороста. За ней ещё. И ещё. Куча прибавлялась прямо на глазах.
— Эй, начальник! — раздался веселый, хрипловатый голос Кирпича. — Сейчас мы вас будем… выкуривать! Вы готовы принять баньку по-черному? Ха-ха!
— Господи, — воскликнул Костя, побледнев. — Они хотят сжечь нас заживо!
— Не давайте просунуть хворост внутрь! — скомандовал я. — Не дать протолкнуть дрова!
Мы выставили колья вперёд, упёрлись, палками старались отталкивать сухие ветви, но снаружи зэки давили с яростью, продвигая внутрь огромный ком из хвороста, сплетённый из сухих сучьев. Ветки хрустели, ломались, но напор не ослабевал.
Мы с Вороном несколько раз метнулись вперёд, пытаясь достать хоть по рукам, но бесполезно — колья были слишком коротки. До их пальцев не дотягивались. Куча росла неумолимо, продвигалась ближе к залу. Сухие ветви уже почти проснулись туда.
Наконец напор ослаб, масса хвороста упёрлась. Мы всей группой вдавили колья, остановили её. Или задержали — кто кого пересилит, сказать было невозможно. Может, дрова просто нарастили критическую массу, и зэкам стало трудно проталкивать их дальше.
Один из них потерял осторожность — слишком усердно полез проталкивать кучу внутрь, наклонился глубже, чем следовало. Костя уловил момент, дернулся вперёд. Выпад. И всадил заострённый кол прямо в грудь.
— Я попал! — крикнул он, глаза загорелись.
— Уйди из прохода, дурында! — рявкнул Ефим.
Но мажорчик, окрылённый своей первой удачей, замешкался. И в этот миг из-за веток раздалось сухое «бах!» — выстрел прогремел так, что пещеру сотрясло. Кирпич поджидал именно этого. На этот раз это была не картечь — пуля.
Костю словно подбросило. Радостный возглас оборвался на полуслове. Он рухнул на камни, схватившись за живот. Меж пальцев хлынула кровь, лицо побледнело, и крик сменился хриплым стоном.
В тот же миг снаружи хрустнуло железо — Кирпич перезаряжал ружьё.
— Чёрт! — выдохнул я, бросился к Косте, схватил его за ворот и рывком оттащил вглубь, за укрытие каменной стены. Нужно было убрать его с линии огня, пока не прогремел следующий выстрел.
Костя лежал с широко раскрытыми глазами, хватал ртом воздух, словно рыба на берегу, и шептал, заикаясь:
— Вы… вы видели? Я его убил… Я ведь теперь герой… я такой же, как вы… не хуже… Да? Что вы молчите?
— Тише, тише… — Ефим присел рядом, положил ладонь ему на голову, гладил, будто ребёнка успокаивал.
В животе зияла страшная рана, пулевая пробоина, откуда вытекала жизнь вместе с кровью. Все понимали: ещё несколько минут — и всё. Никто даже не пытался перевязать парня: каждый видел, знал нутром, что с такой раной не выживают. Тем более — в пещере.
И всё же Костя, на удивление, не истерил, не визжал, как можно было ожидать. Я помог ему сесть, привалил к стене. Он дышал часто, поверхностно, но в глазах была осознанность.
— Что ж ты полез… чего ж ты так неаккуратно? — тихо проговорил Ефим, качая головой.
По его щеке скатилась слеза, пробороздила серую дорожку, скрылась в спутанной седой бороде.
— Я хотел помочь… я правда хотел помочь… — бормотал Костя, цепляясь за наши взгляды, будто искал понимания. — Я не бесполезный какой-то…
— Тише, тише. Не говори ничего, тебе тяжело, — сказал дед мягко, сдавленно. — И это… слышь… Извиняй, малой, если обидел…
— Ты так говоришь, старый пердун… — с трудом выдавил Костя, кровь сочилась меж пальцев, но в голосе не было злобы. — Как будто прощаешься. Как будто всё…