Она пила. Хрупкое горлышко задвигалось, и бесёнок задушил в зародыше желание свернуть его. И напиться. Если не водой, так... Но что-то удержало. Внутреннее ощущение «нельзя!», которое и прежде не раз указывало на незримую западню. И – новое, неясное, безымянное пока чувство. Новое и пугающее.
– Ну, не мне – так хоть кому-то, – пробурчал он недовольно и попытался встать.
А птица прыгнула на его ладонь, прижала пальцы к ручейку – мелкая, но тяжелая. И смотрит так, будто...
– Чего тебе?
Она наклонилась, глотнула воды и снова уставилась, не мигая. Оська глубоко вздохнул. «Верь – и найдешь», – сказал на прощание ветер. Может, мало попросить воды – надо ещё и поверить в неё?..
Бесёнок зажмурился и представил себе, как прохладная вода касается губ, как он глотает ее медленно и с удовольствием, как она холодит пересохшее горло... И вода коснулась губ. И он пил долго и с жадностью, а когда поднял голову, птички и след простыл.
– Верь – и найдешь, – повторил Оська и встал. Расправил плечи. Огляделся. И снова помянул старшего шефа.
Степь исчезла. Вместо голой бескрайности – сады. Густая пахучая зелень, желанная тень... яблоки на траве. Откуда – бесенок уже не думал, он скачками несся к деревьям. И не сомневался – ни в существовании яблок, ни... Суще-ствовании... Суще... Сущие?
– Ты! – Оська огляделся и швырнул яблоко в ясное небо. – Ветер, где ты? Ты же и есть сущий, да? Ты, в которого просто нужно верить?
Тихий смех в шелесте листвы.
– Быстро сообразил, – ветер был доволен. – И быстро научился верить. Это хорошо.
– А город? – бесенок чувствовал и злость, и растерянность. – А остальные?.. А конец света?.. А...
...отпуск?..
– Оглянись, – снисходительно отозвался ветер. – Всё, что ты видишь, – это и есть мой город. Весь мир – мой город. Первый и последний. Мой – и той, что держит тебя. И той, что недавно утоляла твою жажду. И той, что подсказывала тебе – и помогла поверить. Мы – суть мира. Его плоть и кровь. Его душа. Его память. И ты – тоже.
– Я? – Оська едва опять не помянул шефа. Ещё услышит да накостыляет...
– Ты, – ветер улыбался безудержно, носился вокруг бесенка. – Ты – часть этого мира, не так ли, малец? Ты нуждаешься в том, что он дает, а он нуждается в том, что даешь ты. И в том, что ещё не отдаешь, но можешь отдать.
– А что я... могу? – растерялся бесенок. – Я... вообще не человек!
– А чем ты отличаешься от человека? – сущий хмыкнул. – Веришь или не веришь ты так же, как люди. И точно так же надеешься: люди – на мир в мире, а ты – на скорый конец мирозданию. А вера и надежда – наши дары. Наши сокровища. Но кроме них есть и другие.
– Какие? – Оська собрался и слушал очень внимательно. Второй раз попадать в западню сущего ему не улыбалось.
– Сочувствие, – ветер источал довольство. – Это ты ощутил, когда едва не свернул пташке шею? Жалость и сочувствие, – и повторил, копируя голос бесенка: – «Ну, не мне – так хоть кому-то».
– Брехня! – возмутился Оська, топнув перебинтованной ногой, и скривился от боли в порезанной ступне.
– Правда, – шепнул сущий. – Ты узнал, что такое боль. Жажда. Отчаяние. Ты оживаешь, парень. Вживаешься в жизнь. Постигаешь её суть.
– Брехня! – снова рявкнул бесенок, а в глубине души с ужасом понял, что... правда. И захотелось зарычать, а он едва не заплакал от обиды: – Что ты со мной сделал?.. Как же теперь... работать? Да меня и с работы, и из дома...
– Зато летать сможешь, – утешил ветер. – Сам. И путь свой сможешь найти. И дом построить – такой, откуда тебя не выгонят на работу, куда ты вернешься, когда захочешь.
Тяжесть на плечах... Оська неловко обернулся. Нет, крыльев не было, ни как у деда, ни как у шефов. Это... что-то другое. Подвижный воздух словно плащом стелился.
Бесенок сглотнул, посмотрел исподлобья туда, где ветер прогуливался по высокой траве, гоняя волны.
– Кто я теперь?..
– Поймешь. Нескоро, но поймешь, – и теплая ладонь сущего сжала подрагивающее костлявое бесово плечо. – Выбирай, малец. Хочешь – заберу дар. Вернешься назад – и забудешь, привыкнешь, самим собой прошлым станешь. А хочешь – идём дальше. К новым дарам – и к новому тебе.
– А... конец света? – Оська судорожно цеплялся за прошлое и, вновь не решаясь, тянул время.
– Дался он тебе! – ветер рассмеялся. – Он случится скорее, чем ты думаешь, – и дохнул на ухо серьезно: – ближайшей же ночью.
Бесёнок фыркнул. Сущий улыбнулся и мягко добавил:
– Конечно, когда-нибудь мирозданию придет конец. И люди сами его приближают день за днем, разрушая мир, отдаляясь от его сути, забывая о сущих в себе. И ваше ведомство этому способствует, конечно, изо всех сил. Но что тебе до него? Что важнее: мир в руинах и ты, на вечных побегушках, или же ты – новый, цельный, независимый?