Ответ пришел тут же. Из дымного марева в небо взмыл клок яркого оранжевого пламени, прочертил красивую огненную дугу — и упал на крышу одного из деревенских домов. К этому дому, заметил Афандис, как раз начали осторожное движение несколдько групп повстанцев.
— Вон в тот дом — попадете? — спросил Афандис у командира расчета одной из кулеврин. Это были настоящие — из тех, кто не успел сбежать, а теперь, похоже, и не собирался.
— Обижаешь, командир, — криво усмехнулся артиллерист. Еще совсем молодой, лет, наверное, двадцать пять, ствангарец-наемник так и не решил, как называть Афандиса. Выбрал самое простое. — Они даже «мама» крикнуть не успеют! Пацаны, брандскугель в ствол!
Милостивый… Милостивая богиня, как неуклюжи по сравнению с ними медарские рекруты-пехотинцы! Афандис невольно залюбовался быстрыми, отточенными движениями северян, сноровкой их командира, уверенно наводящего кулеврину на цель. Наверняка, как при стрельбе из мушкета, тут требовалась поправка на дальность, на высоту, на угол возвышения, может, даже на ветер. Шутка ли — до цели, на глаз, почти три мили!
Кулеврина бахнула так, что у Афандиса зазвенело в ушах, на миг все звуки пропали. А ствангарским пушкарям, похоже, было все равно — так они привыкли к своему монстру. Дернулись подпертые поленьями колеса лафета, вздрогнул ствол, из его дальнего конца вырвался сноп пламени. А миг спустя крыша обреченного дома обрушилась вниз дождем горящих осколков. Еще миг — и в полуразрушенной коробке стен забушевало пламя. В его свете было видно, как распахнулась тлеющая, посеченная осколками дверь, и из нее выскочили то ли трое, то ли четверо. Все они накрывали головы тлеющими мундирами, у одного форма горела. Мушкетный залп в упор оборвал их мучения…
Следующая стрела упала на крышу соседнего дома…
— Надо было погнать уродов первыми, — усмехнулся капитан Коэст, приподнимаясь с земли. Ему и Нинэти повезло, картечь прошла верхом — чего не скажешь о начальнике штаба полка. Получить картечь в пузо — хуже не придумаешь, лучше бы голову снесло. Стонущего начштаба уже уносят в сторону повозки с ранеными. — А настоящих солдат поберечь. Пусть бы подбадривали ублюдков пулей под зад. Чем ты думал? Уж точно не головой!
— Заткнись, Коэст, — буркнул Нинэти, осторожно поднимаясь и отряхиваясь. Пахло кровью, дымом, пороховой гарью, земля вокруг них перепахана картечью. Солдаты утаскивают раненых, а те, кому повезло умереть мгновенно, так и валяются неприбранными вокруг штабной повозки. Половины адьютантов старины Роммера — как не бывало.
Нинэти сплюнул копоть. Вроде бы — радоваться надо, гибель полковника в самом начале досрочно произвела его в командиры полка. Дала шанс в одну ночь сделать карьеру и послужить Единому-и-Единственному, заслужить милость Клеомена, а то и — чем Аагхет не шутит — и самого Предстоятеля Святого Престола. Но в этом суматошном ночном бою все пошло через… Ладно, не стоит гневить Единого.
За свою самонадеянность Роммер и Мечник Аркат поплатились сполна: кровища забрызгала все вокруг. Коллега, Валианд Конти, сейчас медленно загибается от болевого шока, если только не подвернулся под новые осколки. Да и остальные тоже хороши. Единый пощадил только его, подполковника Нинэти. Но для чего? Чтобы сделать ответственным за все случившееся?
— Я могу заткнуться, — усмехнулся Коэст. — Но кто тебе сказал, что я буду молчать и перед Клеоменом? Я ведь видел, как ты послал медарцев в обход, одних, и тем самым погубил преданных Церкви офицеров. Да и когда они стреляли, ты один залег. Будто знал… Может, не «будто», а знал?
— Спятил в атаке? — поинтересовался Нинэти. — Какое «знал»? Просто я не спал на ходу и стрелу их увидел. А эти все мундиры пачкать не захотели… Соображали бы лучше, все бы уцелели.
— Да откуда я-то знаю, — усмехнулся Коэст. Он был коренным тельгаттейцем, к нему Клеомен прислушается вернее, чем к какому-то ствангарцу или норту из пограничья. Которое, к слову сказать, постоянно на военном положении — такие «добрые» сложились отношения между двумя великими державами материка — и оттого толком не «воцерковлено» с Первой религиозной войны. Неудивительно, что на всех тамошних обитателях тяготело обвинение в ереси. А еще говорили, что в самой глухомани до сих пор доживают свой век последние языческие общины. Ну, это, наверное, вранье — по крайней мере ничего подобного на родине Нинэти не слышал. Но что там меньше лютовали церковники, и больше ценились воины, чем монахи — факт. Потому и наемники из тех краев высоко ценились Церковью — при условии, конечно, что не бравируют своей ересью. — А только налицо факт: мечник Аркат получил свое, а полуеретик с границы жив и невредим. Это случайность или козни Аагхетовы?