…Сознание к Гердис возвращалось нехотя — будто раздумывало, а стоит ли того изломанное болью тело. Казалось, на нее рухнула толстая саманная стена — недостаточно тяжелая, чтобы убить, но засыпать, переломать ребра и причинить бездну боли… Чуть позже пришла чернильная мгла, гулкая тишина подземелья, в которой было слышно дыхание людей и далекое падение капель воды, солоноватый привкус крови во рту. Ничего удивительного, что она чуть не умерла — удивительно именно то, что жива до сих пор.
Память возвращалась клочьями, будто даже она разлетелась на куски от чудовищного удара. Как ей показалось, прошло не меньше получаса в абсолютной мгле, когда вспомнилось самое последнее. Итак, она обнаружила то, о чем еще утром и не подозревала жрица. Наверное, именно благодаря этому кладу и помнят древние стены обитавшую в них некогда Силу. Поэтому Сила до сих пор жива и легко покоряется хоть немного обученному магу. Например, ей, Постигающей свет Гердис.
Отчего же тогда заклятье мгновенно оборвалось, а ее саму едва не убило? Кажется, по неосторожной волшебнице нанес удар могущественный маг. Но могут ли быть настоящие маги в мире, контролируемом Церковью?
Превозмогая адскую боль в голове, она решила, что могут. Во-первых, если в городе действует Сила, кто мешал еще в первый век взять живьем кого-то из жриц с Даром, добром ли, пытками ли заставить работать на себя и подготовить несколько магов? Преданных Церкви магов? Наверное, мораль и их извечная ненависть к магии. Но как знать, не был ли запрет создан для паствы, но не для пастырей? А если тут сохранилась Сила как таковая, она доступна всем, способным ее чувствовать и использовать — почти как воздух. Гердис не знала, насколько доступ к Силе может затруднить Богиня, но ведь было множество не подчиненных Храмам магов — от деревенских гадалок, до тех, кого называли Ключами к Миру. Да были и другие системы магии, непохожие на магию Великой Матери — например, исконно враждебная Ей магия Лиангхара.
Как разновидность — живя в бывшем центре Силы, сами церковники научились не только подавлять магию, но и, пусть лишь отчасти, ставить ее себе на службу. Это хуже, гораздо хуже. По сути, это наихудшее, что может случиться.
И вариант третий, по нынешним временам почти невероятный: маг, который на нее напал, состоит с Церковью в тех же отношениях, что и она. И воспринимает ее лишь как соперницу в мародерстве. Не случайно удар был нанесен, когда она нашла главное сокровище кафедрального собора. Конечно, он был бы самым лучшим, потому что двое гонимых запросто могут договориться — куда проще, чем двое, считающие себя хозяевами своей судьбы. Нет, это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться реальностью. Значит — или маг на службе Церкви, или… Вот именно, или сам отец Клеомен не дурак колдовать. Жизнь ее уже успела научить, что самое худшее — и самое вероятное. Значит, скорее всего, Церковь не стала терпеть рядом магов, а попыталась поставить Силу себе напрямую. Но нет худа без добра: это означает, что они не станут глушить магию. Следовательно — поборемся.
Гердис попыталась пошевелиться. На удивление — получилось. Силы стремительно восстанавливались, будто некто могущественный щедро вливал в нее свежие силы. Наверное, даже не «некто», а Она. Богиня не могла не помочь своей почитательнице, пришедшей на зов и попавшей в беду.
Ничего, что больно. Ничего, что темно. Ничего, что враг, похоже, уже знает о них все. Значит, придется действовать в открытую. Только и всего.
— Эй, есть кто? — хриплым, измученным голосом позвала она.
— Мы тут, — шепот Дарпы в ухо. — Нас обнаружили.
— Кто? — спросила Гердис, хотя знала ответ и сама.
И все-таки ей ответили. Только не Дарпа и не словами. Раздался металлический лязг, скрежет давно не смазываемых петель — и топот тяжелых солдатских сапог. Посреди черного подземного безмолвия, где и дыхание казалось кощунственно громким, этот топот казался громче пушечного грохота. Привыкшее к тишине ухо вычленило в шуме лязг металла — пришедшие по их душу были вооружены, и наверняка не только ножами.