Брасид чуть призадумался, достаточно ли сказанного.
— В городе мы не одни: есть еще несколько общин, которые прячутся в разных катакомбах и развалинах. Они тоже привели всех, кого смогли. Друг друга в общей толпе мы узнаем по черным повязкам. Поэтому давайте вырежем из мундиров повязки и завяжем их на лбу. Это будет наш опознавательный знак и знак нашей верности Великой Матери.
Больше говорить было нечего: остальное все итак знали. Отряд двинулся по ночной улице, только церковников оттащили в подворотню. Утром их, естественно найдут, а может, уже днем, когда завоняют. Но до утра, тем более до вечера еще следовало дожить.
Идти по поверхности было куда легче, чем пробираться по катакомбам. Здесь не было скользких подъемов, осыпающихся, изъеденных временем и сыростью лестниц, завалов и вечной вони нечистот. Только ровная, пыльная брусчатка, или избитая тысячами сапог, копыт и колес пыль. А еще был свежий соленый ветерок с моря, шелест садов за мощными кирпичными стенами, и невероятное, бездонное и немного даже пугающее небо. Дамитра впитывала новые ощущения, как губка, пытаясь представить, как открыто, никого не опасаясь и без оружия, ходили по этим улицам предки четыре века назад. Представить не получалось: реальность напоминала о себе то белыми глыбами новодельных церквей, в которых ближе к окраинам еще угадывались очертания старых храмов, то трупами затянутых в черные мундиры солдат — увы, уже без оружия. Их было довольно много, временами обнаруживались погибшие группы по двадцать-тридцать человек — кое-как вооруженным язычникам такие едва ли были по силам. Наверняка и основную массу горожан, Обращенных, допекла влась Клеомена.
Постепенно улицы становились шире и чище, брусчатка сменилась старинными, истертыми миллионами ног каменными плитами, появилась пышная зелень садов — увы, за могучими каменными стенами, поверх которых были вмурованы гвозди и битое стекло. В самих садах незадачливых воров наверняка ждали и стражники, и на совесть натасканные псы-убийцы. «Ничего, и на вас найдем управу» — подумала Дамитра. Судя по горящим глазам, Тигран думал о чем-то подобном: еды, которую удавалось украсть, купить или выменять на домотканые рубашки наверху, всегда не хватало. Летом и осенью жили впроголодь, весной и зимой голодали.
— Ничего не пойму, — расслышала она голос Брасида. Повинуясь поднятой руке, небольшая колонна остановилась. — А где собор? Впервые такое вижу…
Да, на это стоило посмотреть. Огромный провал, заполненный битым кирпичом, обломками колонн, размозженными бревнами, кульками какого-то грязного тряпья, в котором при игре воображения можно признать останки священнослужителей. Если вспомнить, сколько жриц и просто не струсивших почитателей Великой Матери сгорело на кострах и умерло в застенках… Почти пятьдесят голов, как одна, повернулись к развалинам, у некоторых на глазах показались слезы. Нет сомнений, это — дело язычников: никто из Обращенных не станет разрушать кафедральный собор. Значит, в городе действуют не только группы отчаявшихся, вышедших на бой людей. На бой с врагом вышли настоящие боевые отряды, у которых под завязку оружия и пороха. Но где и когда эти отряды могли прятаться, собирать оружие, годами готовиться к одной-единственной ночи возмездия? И напрашивается другое объяснение, на первый взгляд невероятное, но только на первый взгляд:
— Сама Богиня разрушила их логово! — благоговейно выдохнул Брасид. — Она помогает нам! Она укроет нас в атаке!
Наверное, у каждого в голове проносится эта простая мысль. На такое они не надеялись, они шли последний раз поквитаться с врагом — и по большей части погибнуть, а выходит… Выходит, они могут победить, в одну ночь отдав земные долги. Вроде бы ничего не случилось — но людей как подменили. Сумрачные, непривычные к улыбкам, бледные лица катакомбников осветило счастье, где-то раздался смешок, где-то обрывок песни. Песню подхватили, понесли, и старый амритианский гимн вознесся над улицей. Эхо дробило слова на слоги, а сами стены, казалось, насторожились и прислушались: еще бы, эти слова они не слышали четыре века. В город возвращались старые, законные хозяева, и город признавал их. Как никогда прежде, каждый осознал себя медарцем.
Чем ближе к цитадели, тем оживленнее становились улицы. Вооруженные горожане, а временами и стражники, по одному и целыми подразделениями тянулись куда-то к центру, будто огромная масса водоворота затягивала кипящую массу горожан.