Он резко развернулся и отошел на другой конец стола. Я стоял молча, готовый биться головой о стенку. Не прошло и двух минут, как Да Ли вернулся на прежнее место и сердито взял мои очки.
— Ладно, починю. Только знай, что это я делаю не почему-либо, а ради твоего перевоспитания. Иначе я не стал бы попусту тратить свое время!
Позднее, во время отдыха, я отправился в небольшую, недавно отстроенную читальню, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, и встретил там Пу Цзе. Мы с ним поговорили по душам. Я рассказал, что из-за поведения некоторых моих домочадцев целую ночь не мог заснуть. Он сказал: "А почему тебе не поговорить с начальством?" Я спросил: "О чем? За все это время люди достаточно натерпелись от меня и, естественно, должны меня ненавидеть". Пу Цзе сказал: "Я слышал, что начальство просило их не вспоминать старое и как следует тебе помогать". Теперь я понял, почему и хоть и рассердился, но все же снова подошел ко мне.
Помощь, которую мне оказывали, я делил на два вида: одна помощь выражалась в действии, например, в поступке Да Ли с моими очками. Или, например, каждый раз после стирки одеяла люди помогали мне пришить к нему пододеяльник, иначе я провозился бы целый день, и это сказалось бы на моей общественной работе. Другой вид помощи выражался устно. Сюда я относил критику. Начальство часто говорило, что помощь можно оказать и через критику и самокритику, через обмен мнениями. Сам я мало кому "помогал" таким образом и не хотел, чтобы таким же образом "помогали" мне. Короче говоря, как бы мне ни помогали делом и советом, я никак это не увязывал с переменой моего мировоззрения и желанием стать другим человеком. К тому же починка очков и пришивание пододеяльника подтверждали только мою никчемность и вызывали у людей презрение. А критика только усиливала мои страдания. Лучше уж не помогали бы. А то я все меньше чувствовал себя нормальным человеком.
Правительственные чиновники, каждый раз говоря о необходимости "стать человеком", всегда увязывали это с "идеологическим перевоспитанием" и "моральным перерождением". Я же пекся о "сохранении своего лица" и больше думал о том, как ко мне относятся мои домочадцы, да и общество в целом, сможет ли оно терпеть такого, как я. Компартия и правительство если и захотят оставить меня в этом мире, то вряд ли с этим согласится общество. Меня хоть и не будут бить, но будут ругать, будут плевать в меня.
Каждый раз, когда начальство тюрьмы говорило об идейном перевоспитании, оно всегда подчеркивало: поступки людей определяются определенными мыслями. Следует определить мотивацию поступков преступника и решать проблему, начиная именно с нее. Тогда и преступлений не будет. Однако я всегда думал, что никогда более не сделаю того, что уже натворил. Если люди нового Китая примут меня, я смогу гарантировать, что никогда не совершу противоправного действия. Зачем для этого все время копаться в моих мыслях?
Ключевой вопрос — "как стать человеком" — я рассматривал с позиции того, как относятся ко мне, а не как я сам должен поступать в тех или иных случаях.
Тем не менее, начальство ставило вопрос так: если как следует перевоспитаешься, народ проявит к тебе снисхождение. А если не сможешь или не захочешь, народ на компромисс не пойдет. Фактически все зависит от тебя самого.
Этот факт привлек мое внимание, иначе говоря, после долгих и тяжелых раздумий я стал потихоньку соображать, что нужно делать, чтобы стать настоящим человеком. А началось все с одного незначительного случая.
Вопрос заключен в самом себе
Воскресенье. По обыкновению в этот день мы занимались стиркой, а потом наступало время так называемого культурного отдыха. Настроение было хорошее, и я отправился в читальню полистать журналы. Не успел я расположиться, как услышал на дворе такой разговор:
— Никто из вас не играет в теннис?
— Я не умею. Идите к Пу И, он умеет.
— Он умеет, но не сможет, неизвестно, когда еще он достирает свою одежду!
— В последнее время он стал стирать намного быстрее.
— Вот уж не поверю!
Меня это разозлило. Было очевидно, что я уже постирал свою одежду, да и не хуже, чем другие. А тут еще кто-то, видите ли, не верит. Можно подумать, что я от природы не способен чему-либо научиться.
Я нашел ракетку и вышел во двор. Я не собирался играть, мне просто хотелось, чтобы люди видели, что стирка закончена.
Я не застал тех, кто разговаривал. Но тут нашелся человек, который захотел поиграть со мной в теннис. Мы с ним сыграли сет. Вокруг собрались зрители. Я играл с азартом, даже вспотел.