На самом же деле я не мог "вкушать с аппетитом". С детства у меня был больной желудок. Возможно, что причина заболевания как раз и связана с "материнской любовью". Однажды, когда мне было шесть лет, я объелся каштанами. Свыше месяца императрица Лун Юй разрешала мне питаться только рисовым отваром. И хотя я каждый день плакал и кричал, что голоден, это никого не трогало. Как-то во время прогулки по парку Чжуннаньхай императрица велела принести сухие пампушки, чтобы я покормил рыбок. Не удержавшись, я запихал одну из них прямо в рот. Этот случай не только не образумил Лун Юй, а, напротив, заставил ее прибегнуть к еще более строгим запретам. И чем строже были запреты, тем сильнее возникало у меня желание стащить что-нибудь поесть. Однажды в подарок императрице из резиденции князей были присланы различные продукты в коробках. Я бросился к одной из них и открыл крышку — она была полна окороками в сое. Я схватил один и вцепился в него зубами. Следивший за мной евнух, побледнев от ужаса, стал его отнимать. Я отбивался, как мог, но силы были неравны, и в конце концов ароматный кусок окорока уплыл у меня из-под носа.
Даже когда я вернулся к обычной пище, не обходилось без постоянных неприятностей. Как-то за один присест я съел шесть новогодних лепешек, и об этом узнал дежурный евнух. Испугавшись, что я объелся, он применил фантастическое средство профилактики. Два евнуха взяли меня под мышки и, словно сваю, стали вколачивать в пол. Позднее они с довольным видом говорили, что я не заболел только благодаря их методу лечения.
Все это может показаться дикостью, но бывали случаи и похуже. До восьми-девяти лет каждый раз, когда я был возбужден и начинал проявлять свой дурной характер и капризничать, главные евнухи Чжан Цзяньхэ или Юань Цзиньшоу ставили диагноз и прописывали мне следующее лечение: "Владыка десяти тысяч лет сильно взволнован, пусть попоет немного, чтобы охладить свой пыл!" С этими словами меня вталкивали в маленькую комнату и закрывали дверь на засов. Чаще всего это была комната во дворце Юйцингун, в которой обычно держали горшки. Как я ни кричал, ни бил ногами в дверь, умолял, плакал, запертый один в комнате, никто не отзывался, пока я вдоволь не наревусь. И лишь когда, по их словам, я "напоюсь" и "охлажу пыл", меня выпускали. Такие странные методы "лечения" не являлись каким-либо самоуправством евнухов или изобретением императрицы Лун Юй, а были своего рода традицией императорской семьи.
С моими младшими братьями и сестрами в княжеской резиденции обращались точно так же.
Императрица Лун Юй умерла, когда мне было восемь лет, и сказанное выше — единственное воспоминание о ее "материнской любви".
Дольше всего я находился с четырьмя наложницами второго ранга. Обычно мы виделись очень редко. А посидеть вместе, как это бывает в семьях, поговорить тепло и по-родственному — такого вообще никогда не случалось. Каждое утро в знак почтения я должен был отвешивать поклоны наложницам. Евнух подстилал желтый атлас, я становился на колени, затем подымался и отходил в сторону, ожидая, покуда наложница не скажет несколько фраз, полагавшихся по этикету. В это время евнухи обычно причесывали наложниц, а те задавали вопросы: "Император хорошо спал?", "Похолодало, императору нужно одеваться потеплее", "Что император сейчас изучает?". Эти ничего не значащие вопросы повторялись тысячи раз. Иногда наложницы дарили мне различные глиняные фигурки. В заключение не обходилось без фразы: "Император, пойдите теперь поиграйте!" Встреча на этом заканчивалась, и больше в тот день мы не виделись.
Императрица и наложницы, мои родители и бабушка называли меня "императором". Остальные обращались ко мне "ваше величество". И хотя у меня тоже было имя, ни одна мать не называла его. Кто-то рассказывал, что, покинув родной дом и уехав на учебу за границу, он каждый раз во время болезни вспоминал свою мать, которая ласкала его, когда он в детстве болел. В зрелом возрасте болезни у меня были частым явлением, но теплых воспоминаний о материнской ласке они не вызывали.
В детстве с наступлением холодов я часто простужался и болел гриппом. В таких случаях поочередно появлялись императорские наложницы и каждая из них произносила одно и то же: "Императору лучше? Пропотели?" Минуты через две-три они уходили. Больше запомнилась мне толпа следовавших за ними евнухов, которая заполняла мою маленькую спальню. За несколько минут каждый такой приход и уход изменяли дух всей комнаты. Не успевала уйти одна наложница, приходила другая, и снова комната заполнялась до отказа. В течение дня обычно бывало четыре таких посещения, и четыре раза изменялась атмосфера в моей спальне. К счастью, мое здоровье на второй день заметно улучшалось, и ветер и волны в спальне утихали.