Число появлявшихся в японской миссии старых и молодых приверженцев Цинской династии, которые были почтительны и настойчивы, подавали докладные записки, предлагали секретные донесения с "великими планами расцвета" и разговаривали весьма решительно с правительством, увеличивалось с каждым днем. На китайский Новый год моя маленькая гостиная внезапно оказалась заполненной людьми с косами. Европейское кресло заменяло мне трон. Я сидел лицом к югу, как подобает императору, и принимал поздравления.
Многие приверженцы монархии относились к хозяину миссии с чувством глубокого уважения. В его доброжелательном отношении ко мне они видели надежду или, по крайней мере, получали какое-то моральное удовлетворение. Ван Говэй писал в своем послании: "Японский посланник… не только учитывает прошлую славу Вашего величества, он видит в Вас будущего правителя Китая. Как же могут подданные не радоваться?"
Вскоре после китайского Нового года наступил день моего рождения — мне исполнилось двадцать лет. Я не хотел отмечать эту дату у чужих людей, но хозяин миссии неожиданно для меня настоял на пышном торжестве и предоставил для приема гостей парадный зал, который в день торжества был украшен и устлан великолепными коврами. На кресло, служившее троном, постелили желтую ситцевую подстилку; ширму за креслом оклеили желтой бумагой; слуги надели цинские шапки с красными кистями. Число бывших сановников, приехавших отовсюду — из Тяньцзиня, Шанхая, Гуандуна, Фуцзяни и других мест, перевалило за сотню. Присутствовали также гости из различных миссий. Вместе с князьями и сановниками собралось 500 — 600 человек. Пришлось, как и раньше, писать распорядок празднества и приема поздравлений.
В тот день я надел синий шелковый халат с узорами и куртку из черного сатина. Князья и сановники были одеты так же. В остальном сама церемония мало чем отличалась от дворцовой. Блестящий желтый цвет, косы, троекратное коленопреклонение с девятью земными поклонами причиняли мне большие страдания и вызывали щемящую сердце тоску. После окончания церемонии под впечатлением происходившего я обратился к присутствующим с речью. Она была опубликована — правда, с искажениями — в одной из шанхайских газет. Привожу отрывок из нее, который в целом точен:
"Так как мне всего лишь двадцать лет, было бы неверным отмечать мое долголетие, и я, будучи гостем под чужой крышей, при нынешних трудностях не намеревался отмечать эту дату. Но поскольку вы прибыли сюда, проделав большой путь, я хотел воспользоваться случаем повидать вас и поговорить с вами. Мне хорошо известно, что в современном мире императоры не могут больше существовать, и я решил не рисковать и не быть исключением. Моя жизнь в самом дворце мало отличалась от жизни заключенного, и я постоянно ощущал, что мне недостает свободы. Я долго надеялся, что поеду учиться за границу, усердно изучал для этого английский язык, но на моем пути оказалось слишком много препятствий.
Сохранение или упразднение "Льготных условий" не имело для меня большого значения. Я мог отказаться от них добровольно, но не потерпел бы насилия. "Льготные условия", являясь двухсторонним соглашением, не могут быть изменены указом одной из сторон, так как приравнены к международному договору. Посылка Фэн Юйсяном солдат во дворец — акт насилия, недостойный человека, в то время как все можно было легко уладить путем переговоров. Я всегда искренне мечтал не пользоваться пустым титулом, но то, что это было сделано с помощью вооруженных сил, огорчает меня больше всего. Подобные варварские действия причиняют большой ущерб авторитету республики и ее репутации.