Томас не стал доставать фотографию – это был ненужный риск. Вместо этого он лег в постель и закрыл глаза, готовясь к короткому сну перед рабочим днем. Официально он был аналитиком данных в крупной корпорации – работа, идеально подходящая для прикрытия, поскольку требовала минимального взаимодействия с коллегами и предоставляла доступ к вычислительным ресурсам, которые иногда можно было незаметно использовать в иных целях.
Как обычно перед сном, он мысленно прочитал молитву – не ту формальную, которую он произносил в прошлой жизни, а свою собственную, рожденную годами подполья:
"Боже, дай мне силы служить истине в мире лжи. Дай мудрость видеть Тебя даже там, где Твое имя запрещено. И если это возможно, дай надежду, что однажды свет вернется".
Сон пришел неожиданно быстро, погружая его в темноту без сновидений – единственное полное убежище в мире, где даже мысли находились под подозрением.
В другой части города, в пентхаусе, парящем над уровнями Сияющего города, человек сидел перед голографическим дисплеем, анализируя потоки данных. Его безупречный костюм из метаматериала, меняющего цвет в зависимости от освещения, сейчас имел глубокий синий оттенок, подчеркивающий холодную голубизну его глаз.
Доктор Виктор Мерсье, заместитель директора Департамента когнитивного здоровья, специализирующийся на "религиозных патологиях", изучал информацию об обнаруженном пакете данных, переданном через даркнет. Системы Департамента зафиксировали активность, но не смогли отследить источник – слишком хорошая защита, слишком продуманная анонимизация.
– Снова исповедь, – пробормотал он, обращаясь к личному ИИ-помощнику. – Уже четвертый случай за месяц. Одна и та же сигнатура, один и тот же стиль шифрования.
– Вероятность религиозного подтекста – 97,8%, – отозвался искусственный интеллект нейтральным женским голосом. – Вероятность христианской направленности – 92,3%. Католической – 85,7%.
Мерсье позволил себе холодную улыбку.
– Интересно. Они адаптируются. Больше не используют традиционные религиозные символы и кодовые слова. Учатся на своих ошибках.
Он откинулся в кресле, глядя на ночной город через панорамное окно. Как красиво выглядел Новый Вавилон сверху – идеальная геометрия дорог, гармоничное сочетание архитектурных форм, чистота линий. Такой же порядок он стремился навести и в человеческих умах, освобождая их от древних суеверий и иррациональных страхов.
– Нам нужен прямой доступ к этим исповедям, – произнес он задумчиво. – Информация оттуда могла бы быть… полезной.
– Предлагаете внедрение? – уточнил ИИ. – Вероятность успеха при стандартном подходе – менее 40%.
– Нет, – Мерсье покачал головой. – Нужно что-то более креативное. Что-то, что заставит их раскрыться самостоятельно.
Он вызвал на экран досье Элизабет Кларк. Информация о ее визите к психологу Департамента, данные нейросканирования, показывающие признаки стресса и вины, расшифровки перехваченных разговоров, указывающие на возможное "когнитивное заражение" религиозными идеями.
– Мадам Кларк может стать нашим ключом, – медленно произнес Мерсье. – Если она действительно исповедовалась, и если я правильно понимаю психологию этих подпольных "священников", то связь между исповедью и… последствиями… могла бы заставить их выйти из тени.
Он не уточнил, какие именно "последствия" имел в виду. Его ИИ-помощник, запрограммированный на абсолютную лояльность, не требовал пояснений.
– Подготовь подробный анализ передвижений Элизабет Кларк за последние два месяца. Особое внимание удели периодам информационной "слепоты" – моментам, когда она выходила из-под наблюдения. И подготовь досье на всех психологически уязвимых лиц, обращавшихся за терапией после потери близких.
– Выполняю, – отозвался ИИ.
Виктор Мерсье повернулся к окну, глядя на город. Где-то там, среди миллионов граждан, прятались те, кто продолжал держаться за устаревшие концепции греха и искупления. Те, кто предлагал простые ответы на сложные вопросы, отравляя умы людей утешительными иллюзиями вместо суровой правды реальности.
Он найдет их. И когда найдет – покажет миру истинное лицо веры. Не возвышенную духовность, которую они проповедуют, а примитивный страх и догматизм, лежащие в ее основе.