Главврач равнодушно пожал плечами и взглянул на часы. Как известно, этот жест трактуется одинаково на всех языках.
Через Атлантику мы летели бизнес-классом: Чичкофф счел нужным раскошелиться, чтобы дать мне возможность худо-бедно вздремнуть. Сам он, казалось, не уставал вовсе. Мы гнались за солнцем на восток, а оно убегало от нас, словно опасаясь, что Чичкофф захочет подписать и его. Наверное, солнце знало, что мой босс не принимает отказов.
После посещения эстонской психлечебницы продюсер выглядел задумчивым: костерок в глубине глаз едва теплился, а щека дергалась чаще обычного.
— Подумать только, господин Селифанский, — сказал он, едва я вознамерился закрыть глаза и дать храпака. — Провести двадцать лет в сумасшедшем доме! Интересно, помнит ли этот Крыжовник маму?
— М-м-мда… — сонно пробормотал я.
— Он ведь круглый сирота. Один на целом свете. И никому не нужен, никому. Мне даже не пришлось платить за него ни гроша. Главврач был счастлив спихнуть беднягу любому, кто согласится взять на себя опекунство… — продюсер горько усмехнулся. — Если бы он еще психовал по-эстонски, так ведь нет. Всего одно слово знает, да и то русское. Как он вам показался?
Я не смог скрыть скептическую гримасу. Честно говоря, мне не очень-то верилось во внезапную доброту господина Чичкоффа.
— Угм… Ход, что и говорить, новаторский, — неохотно признал я. — Думаю, еще никому не приходило в голову брать в реалити-шоу натуральных дебилов. Исключая, конечно, натуральных блондинок, но те проходят по другой шкале… Вот только куда вы собираетесь девать его потом, через месяц? Вернете в лечебницу?
— Потом… — рассеянно повторил Чичкофф. — Потом… Скажите, господин Селифанский, вам иногда не кажется, что в нашей работе есть что-то от сатаны?
— От сатаны?
— Ну да. Сатана ведь тоже покупает человеческие души… — поутихший было костерок одержимости снова пылал в его глазах таким ярким пламенем, что мне стало больно смотреть. — Дает им деньги, обещания, угрожает, улещивает… и — цап-царап! Попался!
Он тоненько хихикнул. Сон слетел с меня напрочь. Как оператор я повидал немало и оттого редко боюсь людей, но в этом человеке чувствовалось что-то такое…
— Нет, не кажется, — сказал я, улыбаясь как можно беспечнее. — Вы покупаете вовсе не души, господин Чичкофф. Вы договариваетесь с актерами, участниками реалити-шоу, причем на весьма ограниченный промежуток времени. Вот ваш тезка Павел Иваныч Чичиков, тот и в самом деле покупал души. Да и то мертвые.
— Глупости, — серьезно отвечал продюсер. — Душа не бывает мертвой, господин Селифанский. Если душа есть, то она бессмертна. А Павел Иваныч… Кем, по-вашему, был тот Павел Иваныч, если не сатаной? Истинный сатана, по всем неприметным своим приметам. Разъезжал себе по глухой провинции, вдали от всевидящего ока, да и скупал души оптом, подешевле. Это редкий читатель понимает, господин Селифанский, что вовсе не странно. Несчастный автор поначалу и сам не очень-то понимал смысла им же написанного, а когда понял, слетел с катушек да и сжег продолжение. Знаете, зачем жег? — Думал, что если рукопись в печку бросит, то сам от адской топки убережется. Только какое там…
Он помолчал.
— Да и насчет ограниченного промежутка времени для нашего шоу вы не совсем правы. Поди знай, что случится за этот промежуток…
Чичкофф вдруг снова хихикнул, скорчил гаерскую гримасу и произнес свистящим шепотом:
— Будет жуток промежуток… Вот вы говорите: «потом, потом…» А ну как его и нету вовсе, этого «потом»? А?
— Как это — нету?.. — только и смог пролепетать я. — Что вы имеете в виду?
— Шутка, — ухмыльнулся Чичкофф и прищурился, разом пригасив свои безумные огоньки. — Неудачная шутка. Извините, не учел вашей чудовищной усталости. Вам следует поспать, господин Селифанский. Глотнете коньячку?
Я хватанул сто пятьдесят и поскорее закрыл глаза, лишь бы не видеть чичкоффского профиля. За три-четыре десятка часов, протекших с момента нашего знакомства, он успел осточертеть мне неимоверно. «Осточертеть… — думал я, глядя в убыстряющуюся круговерть цветных червяков на темной изнанке век. — Слово-то какое… из того же адского арсенала, между прочим. Только мой сатана будет явно покруче сотни заштатных чертей. Скупщик душ, князь тьмы, мать его… Весь сон сбил, поганец. Эх, заснуть бы сейчас…»
Поразительно, но заснул я моментально, даже не почувствовав, как отрубился. Мне снилась дикая заснеженная степная равнина, и тройка с бубенцами, и я — кучером на облучке, и стремительный бег саней, и колкий морозный ветер, рвущийся за высокий овчинный воротник, и свист моего кнута… ну прямо птица-тройка, ни дать ни взять. И только я говорю себе это — «птица-тройка», как кто-то грубо толкает в мою толстую тулупную спину — раз, другой, третий — и я оборачиваюсь, и вижу оскаленную сатанинскую рожу Чичкоффа, его пылающие злобой глазенапы, его раздвоенный змеиный язык, вертко мелькающий вокруг рта, как сатанинский хвост, его руки, воздетые вверх, словно два гигантских сатанинских рога.
— Душу! — кричит он, перекрывая свист ветра своим пронзительным визгом. — Подавай мне свою душу! Я не принимаю отказов!
И я в ужасе отшатываюсь, и тут только замечаю, что на дуге бренчат вовсе не бубенцы, нет, это побрякивают висящие там актеры: минская Клара, и рижский Геринг, и эстонский идиот, и доблестный капитан Кузнецов, и кримпленовая продавщица Валя, и неистовый чеченец Ислам, и братья-футболисты из Самтредиа, а может, из Зугдиди, и придорожная кипрская проститутка Маргарита, и придорожная калмыцкая трактирщица Катя-Укати, и еще черт знает кто… Черт знает кто… Он-то знает.
А птица-тройка… никакая это не птица, а слепая неуклюжая землеройка! И вовсе не несется она в свободном лихом полете на волне бушующих, но светлых небесных стихий, а наоборот, ввинчивается в темные, тесные, пугающие земные недра — в ад, в проклятое сатанинское царство, к вечным мукам, страшным настолько, что привыкнуть к ним не способна даже человеческая душа.
— Ага!.. Потом?! — кричит Чичкофф и тычет меня кулаком в спину. — Теперь ты понял, что бывает «потом»? Тройка-землеройка! Тройка-землеройка!
И я напрягаюсь до последней жилки, потому что понимаю, что от этого момента зависит теперь все, напрягаюсь и неимоверным усилием сбрасываю себя с облучка. Но и сатана слетает следом; он склоняется надо мной и начинает трясти, и я точно знаю зачем: он хочет вытряхнуть из меня душу. Он не принимает отказов! Надо скорее проснуться! Скорее!
Содрогнувшись, я открыл глаза и понял, что пропал: Чичкофф был и здесь, наяву! Склонившись надо мной, он по-прежнему сильно тряс меня за плечо.
— Нет! — завопил я. — Не-е-ет!! Не отдам!!!
Проходившая мимо стюардесса отшатнулась.
— Да что с вами, голубчик? — участливо произнес Чичкофф, отпуская мою руку. — Часто вам такие кошмары снятся? Все хорошо, господин Селифанский. Вы в полной безопасности.
Я перевел дыхание. Сердце еще трепыхалось у самого горла, но бояться и в самом деле было решительно нечего. Мы находились в комфортабельном салоне бизнес-класса трансатлантического авиалайнера, световое табло рекомендовало пристегнуть ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение.
— Где это… — неловко выдавил я. — Уже… что… прилетели?
— Так точно, прилетели, господин Селифанский, — кивнул продюсер. — Пристегнитесь, пожалуйста, и не пугайте персонал, а то у нас возникнут ненужные проблемы на выходе. Глотнете коньячку?
Я глотнул. В Ньюарке погоня за солнцем продолжилась: мы почти сразу пересели на денверский рейс. Коньяк навеял на меня грусть.
— Вы действительно надеетесь догнать его? — спросил я уже в самолете.
— Кого? — не понял Чичкофф.
— Солнце.
Он рассмеялся.
— Вы вот шутите, господин Селифанский, а между тем наш следующий участник преследует солнце совершенно всерьез.
— Он астронавт?
Честное слово, я бы нисколько не удивился, если бы это оказалось действительно так. Чичкофф пожал плечами.