— П-поразительно, отец Стефан, — пробормотала я.
— О, я вижу, она вас тронула! — радостно воскликнул он. — Я сейчас найду брошюры и дам каждому из вас!
И неуверенным, медленным шагом он вышел из крипты и исчез.
Доска, несомненно, была очень древней. Дерево потемнело от копоти свечей, которые веками горели перед ним, хотя сейчас их здесь не было. Она была размером приблизительно метр в высоту и полтора метра в ширину, а буквы были греческими унциальными. Текст был написан чёрными чернилами, хотя в первом и последнем предложении у них была красная кайма. Наверху, наподобие щита или условного знака, красовалась христограмма императора с горизонтальной перекладиной.
Мой брат быстро заметил, что мы наткнулись на что-то важное. Поэтому он завёл банальную беседу с отцом Мёрфи и отцом Хризостомом, чтобы мы с Фарагом и Кремнем могли поговорить.
— Именно за этой доской, — проговорил капитан, — мы и приехали в Иерусалим.
— Это яснее ясного, — согласился Фараг. — Нам нужно хорошенько изучить текст. Содержание странное.
— Просто странное? — воскликнула я. — Ужасно странное! Мы все глаза проглядим, пытаясь с ним разобраться.
— А что скажете про отца Стефана? — спросил Кремень.
— Ставрофилах, — хором ответили мы с Фарагом.
— Да, это очевидно.
Названный нами отец снова появился, крепко держа в руках брошюры, чтобы они не упали.
— Читайте эту молитву ежедневно, — попросил он, давая их нам, — и вы увидите, сколько красоты таится в её словах. Вы даже не представляете, сколько благочестия исходит из неё, если читать её терпеливо.
Я почувствовала, как внутри меня нарастает глупый гнев на этого циничного ставрофилаха. Я отбросила мысль о том, что это старик, что он может и не быть членом братства, и яростно хотела схватить его за рясу и крикнуть, чтобы он перестал над нами насмехаться, потому что мы уже несколько раз были на грани смерти из-за нелепого фанатизма. Тогда я вспомнила, что не зря это новое испытание — испытание гнева, и постаралась подавить злость, питаемую, я уверена, физической и умственной усталостью, поняв, что весь путь инициации скрупулёзно рассчитан бесноватыми дьяконами-тысячелетниками.
Мы вышли из крипты, как лунатики, унося с собой тёплые пожелания старого священника и симпатию и благодарность отца Хризостома, которому обещали выслать все исторические источники по сооружению крипты. В это вечернее время в базилику Гроба Господня ещё вливались новые волны туристов.
Для работы над текстом молитвы нам выделили скромный кабинет в представительстве. Капитан потребовал компьютер с доступом к сети, а мы с Фарагом — несколько словарей классического и византийского греческого, которые нам принесли из библиотеки Библейской школы Иерусалима. После лёгкого ужина Глаузер-Рёйст уселся перед компьютером и принялся в нём копаться. Компьютеры были для него чем-то наподобие музыкальных инструментов, которые должны быть идеально настроены, или чем-то вроде мощных моторов, детали которых всегда должны быть хорошо смазаны и вращаться в лад. Пока он был занят с компьютером, мы с Фарагом развернули брошюры на столе и начали работать над текстом.
Перевод отца Стефана заслуживал всяческих похвал. Его интерпретация греческого текста с точки зрения стиля была безупречной, хотя в плане грамматики её можно было бы подправить. Однако мы были вынуждены признать, что ничего другого с таким несовершенным материалом, как текст этой молитвы, старику сделать бы не удалось. Было очевидно, что автор не очень хорошо владел греческим: даже принимая во внимание то, что система греческих глаголов крайне сложна, некоторые глагольные времена были написаны неправильно и некоторые слова в предложениях стояли не на своих местах. Было логично предположить, что написавший эту молитву, подталкиваемый какими-то социальными или религиозными причинами, изо всех сил старался выразить свои мысли на языке, который не совсем знал, но так как мы знали, что это сообщение ставрофилахов, мы не могли не обратить внимание на эти неточности. Прежде всего наше внимание привлекли предложения с числительными, отчасти потому, что в этом контексте они были абсурдными, отчасти потому, что мы были почти уверены, что это мог быть какой-то код: «Христос накормил вас в группах из ста и пятидесяти голодных. Его благословенное слово не сказало: в группах из девяноста и из двух», а потом: «Распнись на нём, как Христос, семью гвоздями и семью ударами». Число семь не могло быть случайностью, на этом этапе мы это себе уже уяснили, ну а числа сто, пятьдесят, девяносто и два?