Я вздохнула, а потом тихонько засмеялась. О больших чудесах просить уже было излишне. Надо довольствоваться тем, что есть. Я оглянулась вокруг и не увидела ни души. Никто меня не видел, так что я медленно наклонилась, чтобы до того, как он проснётся, легонько поцеловать его в эти линии на лбу.
— Доктор… Вам плохо, доктор Салина? Что с профессором Босвеллом?
Никогда в жизни я так не пугалась. С бешено колотящимся сердцем и горящим лицом я выпрямилась, словно в спине у меня была какая-то пружина.
— Капитан? Как вы себя чувствуете? — спросила я, отстраняясь от продолжавшего спать Фарага.
— Где мы?
— Очень хотелось бы знать.
— Надо разбудить профессора. Он говорит по-турецки.
Он опёрся на руки и начал отжиматься, чтобы поднять тело, но на полпути с гримасой боли остановился.
— Где, чёрт возьми, нас пометили в этот раз?
Скарификация! Я бессознательно отвела руку назад, чуть выше плеч, к шейным позвонкам, и только тогда почувствовала уже знакомую колющую боль.
— Кажется, мы получили первый из трёх крестов на позвоночник.
— Этот болючий!
Как я раньше не заметила? Боль от шрамирования вдруг стала очень резкой.
— Да, очень болючий, — согласилась я. — По-моему, болит больше, чем раньше.
— Пройдёт… Надо будить профессора.
Недолго думая он принялся нещадно его трясти. Фараг застонал.
— Оттавия? — спросил он, не открывая глаз.
— Простите, профессор, — пробурчал Кремень. — Я не доктор Салина. Я капитан Глаузер-Рёйст.
Фараг улыбнулся.
— Да, это не одно и то же. А где Оттавия?
— Я тут, — сказала я, беря его за руку. Он открыл глаза и посмотрел на меня.
— Простите за беспокойство, — грубовато сказал ему капитан, — но нам нужно вернуться в патриархат.
— Вы уже посмотрели в одежде, капитан? — спросила я его, не сводя глаз с Фарага и без конца ему улыбаясь. — Подсказка для испытания в Александрии — это очень важно.
Глаузер-Рёйст быстро вывернул наизнанку все карманы брюк и пиджака.
— Вот! — радостно воскликнул он, вытаскивая уже привычно сложенную бумагу.
— Давайте посмотрим, — предложил Фараг, привстав, но не выпуская моей руки. — Нас пометили на спине? — вдруг удивлённо спросил он.
— На шейных позвонках, — подтвердила я.
— Ой, в этот раз болит!
Капитан, уже просмотревший бумагу, протянул её Фарагу.
— Если вы не отпустите руку доктора, вам будет трудно посмотреть.
Фараг засмеялся и перед тем, как отпустить меня, быстро погладил мне пальцы.
— Надеюсь, вы не возражаете, Каспар.
— Я ни против чего не возражаю, профессор, — очень серьёзно заявил Кремень. — Доктор Салина — взрослый человек и знает, что делает. Полагаю, она как можно скорее уладит свои отношения с церковью.
— Не беспокойтесь, капитан, — вмешалась я. — Я ни на миг не забываю, что я ещё монахиня. Это моё личное дело, но, поскольку я вас знаю, думаю, вам будет спокойнее, если я скажу, что осознаю все проблемы.
В некоторых вопросах бедняга был настолько привержен установленным схемам, что лучше было его успокоить.
Рассматривавший бумагу Фараг от удивления раскрыл рот.
— Я знаю, что это! — волнуясь, воскликнул он.
— Вы должны знать, профессор. Следующее испытание в Александрии.
— Нет, нет! — быстро закачал он головой. — Я никогда в жизни этого не видел! Но, когда мы будем там, я смогу это найти.
— О чём вы? — поинтересовалась я, вырывая бумагу из рук Фарага. На этот раз на её шершавой поверхности был не текст, а довольно грубый рисунок, сделанный углем. На нём можно было легко различить фигуру бородатой змеи, увенчанной коронами фараонов Верхнего и Нижнего Египта, над которыми находился медальон с головой Медузы. Из колец змеи, закрученных морским узлом, поднимался тирс Диониса, греческого бога растительности и вина, и кадуцей Гермеса, посланника богов. — Что это?
— Не знаю, — ответил мне Фараг, — но узнать будет нетрудно. В музее у нас есть компьютерный каталог имеющихся в городе археологических памятников. — Он подвинулся ко мне и, заглядывая мне через плечо, указал пальцем на рисунок. — Я готов поклясться, что узнал бы любую александрийскую древность с закрытыми глазами, но, хоть этот рисунок мне знаком, я не могу припомнить всю фигуру. Видишь, какое смешение стилей? Видишь кадуцей Гермеса и короны фараонов? Бородатый змей — это римский символ. Такое нелепое сочетание как раз характерно для Александрии.