Господи, движущаяся скала! Кусок хлеба, который я жевала, обернулся горечью во рту. Слава Богу, что я купила те красивые брюки жемчужно-серого цвета! Я была довольна, потому что стоили они совсем недорого и очень мне шли. Скрывшись в примерочной магазина, стоя одна перед зеркалом, я обнаружила, что они придают мне моложавый вид, которого у меня никогда не было. Я всей душой пожелала, чтобы не было никаких глупых норм, запрещающих мне носить эти брюки, но, если они и были, я бы совершенно проигнорировала их без всяких угрызений совести. На память мне пришла знаменитая американская монахиня Мэри Доминик Рамаччотти, основательница римско-католического общежития «Гелз Виллидж», которая получила особое разрешение Пия XII носить шубы, делать химическую завивку, пользоваться косметикой от Элизабет Арден, посещать оперу и одеваться с изысканной элегантностью. Я ко всему этому не стремилась; мне было достаточно носить обычные брюки, которые я, кстати, покидая магазин, так и не сняла.
Преодолев значительные трудности, Данте с Вергилием наконец попадают на первый уступ Чистилища:
Но Вергилий тут же призывает его прекратить глазеть по сторонам и обратить внимание на странную толпу душ, которые скорбно и медленно приближаются к ним.
Это были души гордецов, придавленные весом огромных камней, которые унижали их, очищая от мирского тщеславия. Они с трудом продвигались по узкому уступу, касаясь коленями груди, и их лица были искажены от усилия. При этом они читали странный вариант молитвы «Отче наш», подходивший к их обстоятельствам и находящий Господа и в месте их пребывания: «О наш Отец, на небесах царящий, не замкнутый…» — так начиналась песнь десятая. Ужасаясь их страданиям, Данте желает им поскорее пройти Чистилище, чтобы подняться «к звездной высоте». Всегда гораздо более практичный в таких вещах Вергилий просит души указать им дорогу, ведущую ко второму уступу.
По дороге, как и в Предчистилище, Данте подолгу беседует со своими старыми знакомыми или знаменитостями, и все они предостерегают его против тщеславия и высокомерия, словно догадываясь, что именно этот уступ доведется проходить поэту, если он вовремя не очистится. Наконец после долгих разговоров и длинного пути начинается новая песнь, двенадцатая, в начале которой Вергилий призывает флорентийца в конце концов оставить в покое души гордецов и сосредоточиться на поисках прохода.
Данте послушно смотрит на тропу и видит, что она покрыта чудесно вырезанными фигурами. Тут начинается длиннейший фрагмент из двенадцати или тринадцати терцетов, в которой во всех подробностях описываются воплощенные в камне сцены: молниеносное падение Люцифера с Небес, агония Бриарея после его восстания против олимпийских богов, сумасшествие Немврода по причине падения его прекрасной Вавилонской башни, самоубийство Саула после поражения в Гелвуе и так далее. Множество мифологических, библейских и исторических примеров наказанной гордыни. Шагая согнувшись, чтобы не упустить ни малейшей детали, флорентийский поэт в восхищении недоумевает, кто же этот художник, чья кисть или свинец так мастерски начертали дивный образ этих черт и теней.
К счастью, подумала я, Данте не пришлось тащить на себе камень, что меня невероятно утешало, но от долгого шагания с согнутой спиной для разглядывания рельефов его никто не избавил. Если испытание ставрофилахов заключалось в том, чтобы пройти, согнувшись, несколько километров, я была готова к нему приступить, хотя что-то подсказывало мне, что все будет не так просто. Перенесенное в Сиракузах наложило на меня глубокий отпечаток, и я уже совершенно не доверяла красивым стихам.