Владимир Першанин
Последний конвой
Повести и рассказы
Последний конвой
Глава I
Их было десять в милицейской машине для спецперевозок: семеро в железной коробке кузова, забранного частой решеткой, двое сопровождающих и шофер. Старший конвоя, оперуполномоченный уголовного розыска Андрей Свиридов, белобрысый конопатый парень лет двадцати трех, дремал, привалившись к шоферу.
О предстоящей поездке он узнал утром. Часов в восемь. Свиридова вызвал в отдел начальник милиции Гаранин и сообщил, что ему придется сопровождать в область арестованных и осужденных из городской тюрьмы.
Неделю назад Андрея определили в батальон ополчения взводным. За два месяца войны ему до чертиков надоели неопределенность своего положения, снисходительные усмешки военных, у которых ему во время патрулирования приходилось проверять документы, а порой и злой несправедливый шепоток за спиной: окопались в тылу, палкой, небось, оттуда не выгонишь. А Свиридов как раз с удовольствием пошел бы на фронт, чем слушать это.
Андрей попробовал было заартачиться, но разговор кончился тем, что начальник, смертельно измотанный эвакуационной сумятицей, всерьез и нехорошо обругал оперуполномоченного и выгнал его из кабинета. Больше Свиридов не спорил. С собой ему дали новенький, еще в рыжей заводской смазке ППШ, невесть как оказавшийся на складе, банок пять рыбных консервов, несколько буханок хлеба и, как довесок, два ящика документов, которые тоже надо было сдать в областное управление НКВД.
В кабине, несмотря на опущенные стекла, стояла отупляющая духота, пропитанная сладковатым бензинным перегаром. Дорога была разбита, машину сильно трясло. Время от времени, после особенно резкого толчка, Андрей приподнимал голову, тер глаза, осматривался и вновь замирал. Хотелось спать и мутило от запаха бензина. Наконец он понял, что заснуть ему не удастся.
— Сколько отмотали? — зевая, спросил он долговязого цыганского вида водителя, своего ровесника и соседа по улице, Николая Воробьева.
— Километров сорок, ну, может, чуток побольше.
— Ничего себе, — присвистнул Свиридов, — полдня трясемся, вечер уж скоро, и всего сорок километров. Давай на грейдер махнем! Мы ж по этим рытвинам неделю тащиться будем.
— Валяй, — разрешил водитель. — Там тебе «юнкерсы» враз решку наведут. Здесь хоть тряско, да спокойно.
Слишком вольный тон своего временного подчиненного Андрея задел. Он хотел напомнить Воробьеву о субординации, но раздумал — жара путала мысли, нагоняя вялость и сонное оцепенение. Потом посчитав, что последнее слово все же должно остаться за ним, наклонился к приборному щитку, наморщил лоб.
— Ты того... воды подлить бы надо, а то вон жарко как. Слышишь, что ли?
— Можно, — неожиданно легко согласился Воробьев. — За Верхней Плавицей пруд есть, там и зальем... Искупаться можно будет...
Но в Плавицу они попали нескоро. Сначала спустил задний левый скат, и водитель с сержантом Бельчиком, маленьким смешливым белорусом из конвойной роты, почти час ковырялись, меняя камеру, потом в спешке пропустили нужный поворот — пришлось возвращаться.
По длинной сельской улице гнали скот. Поднимая клубящуюся завесу пыли, коровы и овцы не спеша обтекали машину. Кругом стоял невообразимый гвалт — рев, блеянье, звон колокольцев, крики подзывающих скотину хозяек.
— Переждем, — отплевывая пыль, сказал Воробьев. — Ни черта не видно — придавим какую буренку, шума не оберешься. Ты пить хочешь?
Не дожидаясь ответа, он начал вытягивать из-под руля свои длинные, кое-как умещающиеся в тесной кабине ноги, спрыгнул на дорогу и направился к ближайшей калитке. Андрей тоже выбрался наружу, подошел к задней дверце, забарабанил кулаком.
— Бельчик, вылазь!
Выставив прикладом вперед винтовку, сержант осторожно спустился по лесенке вниз.
— Куда приехали, товарищ лейтенант?
— Верхняя Плавица. Давай перекурим.
— А мы, начальник? — подал голос из глубины кузова карманник Витька Гусев, по кличке Гусь. — Давай выпускай, все зады отбили.
— Подождешь, — старательно облизывая языком махорочную самокрутку, сказал Бельчик.
— У-у-у, бульбаш чертов, — разозлился Гусь, но больше не приставал, потому как два часа назад, когда меняли камеру, Свиридов по очереди выпускал их всех.
— Во, водичка! — показал большой палец появившийся из калитки Воробьев. В другой руке он тащил ведро. — Колодезная, аж зубы ломит. Пейте.
За ним показалась крепко сбитая молодуха в коротком ситцевом платье. Прищурила блестящие раскосые глаза на Андрея.