У родничка, обнесенного обомшелым дубовым срубом, остановились, вынесли на траву раненого бойца. Мутью подернулись глаза, и разливалась по лицу, шее, рукам нехорошая желтизна. Андрей потрогал у него лоб, покрытый бисеринками пота, спросил, хочет ли он есть, но, заглянув в глаза, вздохнул и оставил артиллериста в покое.
— Сильно трясет? — спросил Воробьев.
— Все кишки повытрясывало, — сказал Андрей. — Ты б поосторожнее, не дрова везешь.
— Я и так осторожнее. Э-эх, так бы и придавил сейчас на травке часочка два-три.
Сыто жмурясь, Воробьев начал потягиваться и зевать. Ему было хорошо, хотелось, чтобы Свиридов или Бельчик спросили, почему он не выспался, и он бы ответил, что разве с такой, как Надежда, уснешь? Огонь баба! Если б не война, каждую субботу бы к ней ездил — подумаешь, полсотни верст. Но ни Свиридов ни Бельчик ни о чем не спрашивали.
В это время Андрей посмотрел на часы и крикнул Бельчику, чтобы тот сажал в машину Хижняка и Чеснокова. Арестованных выводили по нужде парами — эти двое были последними. Артиллериста снова усадили в кабину. Свиридов полез в кузов к Бельчику, и Николай Воробьев так и не успел дорассказать свою историю. Потому что жизни ему было отпущено всего-навсего полчаса.
Двухмоторный бомбардировщик «хейнкель-111», вывернувшись из-за леса, несся навстречу им над самой дорогой.
— Влипли, мать его так! — выругался Воробьев, чувствуя, как екает и сжимается внутри, а собственное тело, прикрытое лишь гимнастеркой да хлипкой кабинной фанерой, становится до жути беззащитным.
Самолет почему-то не стал сбрасывать бомбы и, блеснув серебристым рыбьим брюхом, с ревом пронесся над «воронком».
«Может, отбомбился и пустой возвращается?» — подумал Воробьев, выжимая до упора педаль газа. Там, за близким краешком скошенного ржаного поля, клином выдавался густой темно-синий ельник. Туда он гнал машину. А позади, руша шаткую надежду на спасение, нарастал гул настигающего их бомбардировщика. Раненый артиллерист с трудом повернул голову и зашевелил губами, о чем-то спрашивая Воробьева. А у того промелькнула и тут же погасла мысль, что надо остановиться и выскочить из машины, и ребята успеют выпрыгнуть, а раненому все равно не выжить...
Мельком взглянув на артиллериста, он с трудом разлепил судорожно сжатые губы: «Прорвемся!» Еще яростнее надавил на газ и больше сказать ничего не успел от обиды и отчаяния, что сейчас его, Кольку Воробьева, будут в упор расстреливать и забрасывать бомбами, такого молодого, веселого, которого все любят: мать, друзья, женщины...
Бомба взорвалась шагах в сорока от машины, чуть левее дороги. В ничтожно короткие мгновения между воем приближающейся к земле авиабомбы и взрывом, вбившим его изрешеченное железом тело в спинку кабины, Воробьев успел затормозить и сбросить газ. Машина закашляла глохнущим мотором и завалилась в кювет. Разбившееся заднее стекло осыпало копошащихся на дне кузова людей. Андрей закрыл ладонью слезящиеся глаза, кое-как отыскал дверную ручку и вывалился наружу. Грудь, горло забило вонючей тротиловой гарью.
«Хейнкель» не стал дожидаться, когда осядет в неподвижном воздухе клубящаяся завеса, снова пошел в пике и, дав наугад длинную очередь, стал набирать высоту.
— Колька? Ты где? — позвал Свиридов, пробираясь к кабине. — Ты живой?
Рванул к себе дверцу кабины. Шофер беззащитно сполз к нему на руки. Свиридов с трудом вытащил из кабины обмякшее тело, стараясь не смотреть на то, что недавно было ухмыляющимся лицом Воробьева. Подошел Бельчик.
— Артиллериста тоже убило.
— Пойди выпусти их, — хмуро сказал Андрей, кивнув на металлический кузов «воронка», сотрясавшийся от глухих ударов. Языки неяркого чадящего пламени облизывали капот, из пробитого радиатора вытекала струйка парящей воды.
Семеро, галдя и отталкивая друг друга, выбрались из машины, тесной кучкой столпились вокруг Свиридова. Беспокойно задирая головы, они смотрели в небо, ожидая, не появится ли еще самолет. Потом помогли отнести под деревья тела убитых.
Андрей достал из зажимов, рядом с сиденьем водителя, карабин. Разбитое цевьё топорщилось желтой щепой, ствол возле прицельной планки сплющился и лопнул. Он повертел оружие и молча швырнул в кабину, куда пробивалось пламя из горящего мотора. Бельчик, кряхтя, выволакивал из задней двери большой деревянный ящик с документами.