- Высокопоставленные источники в Вашингтоне, - продолжал Уолкрофт, предсказывают неминуемую отставку генерала Джеймса Хиншоу, председателя объединенного комитета начальников штабов. Еще неизвестно, что кроется за этим решением пятидесятивосьмилетнего генерала, но предполагают, что причиной является подслушивание его телефона вместе с телефонами других руководящих деятелей армии и ВВС пока не выясненной правительственной организацией...
Ругнувшись, президент схватил телефонную трубку и нажал кнопку номера своего пресс-секретаря.
- Откуда, черт возьми, Уолкрофт узнал об отставке Хиншоу? - рявкнул он.
- Очевидно, от самого Хиншоу, - ответил пресс-секретарь. - Кто-то сообщил Уолкрофту о подслушивании телефона генерала, а Уолкрофт сказал об этом Хиншоу при условии, что "Отсчет времени" сообщит о его отставке первым.
- Какое подслушивание? - переспросил президент. - Мне никто ничего не говорил!
- Не говорили? - в голосе пресс-секретаря послышалось явное смущение. А мне казалось, что генеральный прокурор...
Не слушая дальше, президент снова взглянул на экран.
- Генерал Хиншоу, - продолжал Уолкрофт, - не делает секрета из своего растущего недовольства теми робкими попытками президента, при помощи которых он пытается справиться с внутренним положением. Именно президент в ответ на требования генерала, чтобы конгресс объявил по всей стране состояние гражданской войны, заявил во всеуслышание в телепередаче, которая транслировалась от побережья до побережья, - в этот момент позади Уолкрофта пошел кусок видеозаписи выступления президента, - что "пусть никто не сомневается, у нас нет войны. Мы только лечим болезнь. Болезнь демократии. Я твердо решил применять силу не более того, чем необходимо для обеспечения сохранения закона и осуществления законодательной программы нынешней администрации. Поступить иначе - значит нарушить те права, которые я, как ваш президент, обязан укреплять и защищать".
- Решит ли генерал бросить свою перчатку соперникам, - продолжал Уолкрофт, - выступив в качестве кандидата в президенты, еще неизвестно, но сам факт его решения уйти в отставку и причины принятия такого решения значительно осложняют и без того затруднительное положение администрации. А сейчас мы объявляем небольшой перерыв, после которого наша программа предлагает вашему вниманию передачу "Анатомия кризиса".
Насупившись, президент вызвал кабинет генерального прокурора и, услышав, что того нет на месте, помрачнел еще больше.
- Найдите его, и пусть немедленно позвонит мне, - приказал он.
Дрожа от ярости, президент сел и опять стал смотреть на экран, где мелькали знакомые кадры из любительского фильма, запечатлевшего момент убийства Джона Кеннеди. Президент отвернулся и налил себе еще виски.
На телефонном пульте замигала лампочка, и президент снял трубку.
- Генеральный прокурор у телефона, сэр, - послышался голос его секретаря.
- Соедините, и десять минут я никому не буду отвечать.
После небольшой паузы он услышал голос генерального прокурора.
- Вы откуда говорите?
- Из Бетесдской больницы. Моя жена...
- Да, да, я знаю. Новость слышали?
- Да, но я...
- Потрудитесь доставить сюда свою персону, и поскорее. - Он хотел уже положить трубку, как услышал свое имя. - Ну что еще?
- Мистер президент, клянусь вам, что это было сделано без моего ведома или согласия. Виновные были серьезно наказаны...
- Оставьте это для суда присяжных, - мрачно отозвался президент. - Мы старые друзья. Но, если вы втянули меня в новый Уотергейт, голову сниму!
Президент положил трубку и сидел, массируя ушибленное на аэродроме колено и думая о разговоре, который этим утром был у него с Нейдельманом. Незаконное подслушивание телефона председателя объединенного комитета начальников штабов было, конечно, делом скандальным, но, узнай кто о том, что президент обсуждал планы, подобные "Последнему козырю", разразится такая катастрофа, что ее последствия невозможно предсказать. И он вполне отдавал себе в этом отчет.
А на экране тем временем мелькали кадры его предвыборных выступлений, принятия присяги на ступенях Капитолия. Затем размахивающую американскими флагами и приветствующую президента толпу сменили сцены уличных беспорядков.
Президент потянулся к кнопке дистанционного управления, выключил телевизор и решительно снял трубку телефона.
- Соедините меня с Нейдельманом, - приказал он секретарю.
Несмотря на то что доктор Саймон Честертон был знаком с Нейдельманом почти десять лет, сегодня его впервые пригласили в дом, который в вашингтонских научных кругах называли "Домом Эшера".
Саймон Честертон был старшим консультантом-психиатром медицинского центра американской армии в Уолтер-Риде и специальным советником различных правительственных и юридических организаций.
Подъехав под проливным дождем к дому Нейдельмана, Честертон поднял воротник пиджака и, держа в одной руке электрический фонарь, а другой придерживая брюки, чтобы не забрызгать, в два прыжка преодолел лужу и оказался на крыльце. Он потянул за старинную ручку звонка, и за дверью раздался звук, похожий на звон кандалов. Прошло довольно много времени, пока он услышал из динамика над дверью голос Нейдельмана:
- Кто там?
- Граф Дракула, - отозвался Честертон зловеще.
- Очень смешно, - сказал Нейдельман, но улыбки в его голосе Честертон не услышал.
- Ради бога. Дик, открывайте скорее, а то я весь промокну!
Замок щелкнул, и дверь открылась, пропуская гостя в абсолютно темный холл, пахнувший сыростью, как в пещере. Включив фонарь, Честертон медленно обвел лучом вокруг. Стены холла были оклеены дорогими обоями, висевшими местами клочьями, и увешаны большими гравюрами в рамах. На гравюрах были сплошь изображены печальные коровы, освещенные лунным светом. Справа от Честертона наверх поднималась широкая лестница, в начале перил стояла бронзовая фигура Пана, держащая канделябр. Напротив Пана была дверь, по бокам которой стояли два кресла, украшенные оленьими рогами.
- Дик! - неуверенно позвал Честертон.
Никакого ответа.
Он двинулся было к двери, но почувствовал, как что-то живое, мягко коснулось ноги. Посветив вниз, Честертон увидел двух кошек. Выгнув спины и посверкивая желтыми глазами, они явно выказывали ему свое расположение. Он и так терпеть не мог кошек, а у этих к тому же головы были покрыты чем-то похожим на гипс, отчего они казались еще неприятнее.
Неожиданно канделябр в руках Пана вспыхнул ярким светом. "Вот они где!" - весело воскликнул Нейдельман сверху. В руках у него было нечто вроде небольшого радиоаппарата, применяемого для дистанционного управления летающими моделями. Он покрутил ручки, и обе кошки, сначала пестрая, а за ней и черная, мягко завалились на спину, громко мурлыкая. Нейдельман снова крутанул ручки, и кошки моментально оказались на одном из кресел, свернулись калачиком и заснули.
- Мозговая имплантация, - объяснил Нейдельман. - Кошки гораздо удобнее собак и не менее опасны, если полностью стимулировать их агрессивные центры. Альфа, это черная, на днях чуть было не выцарапала глаза какому-то залезшему в дом воришке. Поднимайтесь же, Саймон!
Честертон последовал за хозяином через плохо освещенный переход, заваленный книгами, всякими ненужными вещами и разрозненной мебелью. Наконец они вошли, как догадался Честертон, в комнату, которая когда-то была залом для танцев, а теперь походила на склад. Она была забита поломанной дорогой мебелью, неповешенными картинами, чучелами птиц и животных, какими-то приборами и, наконец, книгами. Их были тысячи, они валялись повсюду, на полу, на мебели, на камине, на подоконниках, поднимались горками вдоль стен.
Смахнув тома "Истории природы" Вуда с кожаного кресла и сдув пыль, Нейдельман кивнул на него Честертону. Покопавшись затем на столе среди многочисленных бумаг, графиков и журналов, он вернулся к гостю с бутылкой коньяка и, наполнив бокалы, протянул один.