— Какая между нами могла быть дружба? — криво усмехается Жуков. — Это младший братишка мой случайно нас щелкнул: Козырь был в тот день навеселе, а то ни за что бы не стал фотографироваться. Да и не думал, наверно, что у десятилетнего пацана что-нибудь путное получится.
— А чем же занимался Куркуль?
— Помогал Козырю добычу сбывать и здорово на этом наживался. Козырь был не из мелочных, не торговался с ним. Может быть, Куркуль и сейчас промышляет тем же…
— И снова с Козырем?
— Возможно…
— А сидел он за что?
— Попался на самостоятельной краже, хотя воровством занимался редко. А о том, что барышничал, наверно, и не знает никто.
— Ну, а как выглядит теперь этот Куркуль? Сколько ему лет, какой рост? Опишите его подробнее.
— Да уж он в годах. Около сорока, пожалуй. Высокий, сутуловатый. Был когда-то ярко-рыжим, а теперь какой-то серый. Одет тоже во что-то серое… Больше ничего о нем не могу рассказать, товарищ капитан.
Как только Жуков уходит, Стрельцов звонит полковнику: тот частенько засиживается в своем кабинете. Капитану везет — Ковалев у себя.
— Можно к вам, товарищ полковник?
— Прошу.
Войдя в кабинет, Стрельцов молча кладет на стол фотографию, принесенную Жуковым. Едва взглянув на нее, Ковалев восклицает:
— Сашка Козырь! Откуда это у вас?
— Жуков принес.
— Жуков? — удивляется полковник.
— Да, он, — подтверждает Стрельцов и рассказывает Ковалеву о своем разговоре с бывшим наводчиком Козыря.
— К сожалению, этой фотографией нам не удастся, наверно, воспользоваться, — вздыхает Ковалев, выслушав Стрельцова. — Куркуля на ней не разглядеть. К тому же, по словам Жукова, он теперь вообще мало похож на то, что тут изображено. На всякий случай передайте снимок в научно-технический отдел, может быть, им удастся восстановить. А Куркулем нужно будет немедленно заняться. Попробуйте пока набросать его словесный портрет.
Некоторое время они сидят молча, в такт друг другу постукивая пальцами по столу и не замечая этого. Потом полковник встает из-за стола, открывает форточку и закуривает сигарету. Сделав несколько глубоких затяжек, возвращается на свое место и спрашивает Стрельцова:
— А вы думали, Василий Николаевич, почему именно из Прудков посылаются телеграммы Козырю?
— Думал, товарищ полковник. Произвел даже один подсчет.
Капитан достает из кармана лист бумаги, исписанный цифрами.
— Я сравнил время отправления телеграммы со станции Прудки с временем прибытия туда поезда девятьсот восемь. Получилась вот какая картина: поезд по расписанию приходит в Прудки ровно в восемнадцать, а телеграммы были отправлены оттуда — первая в восемнадцать тридцать пять, вторая — в восемнадцать сорок, то есть через тридцать пять — сорок минут после прихода девятьсот восьмого. Времени у отправлявшего было, следовательно, более чем достаточно. Он мог спокойно осмотреть прибывший поезд и, в случае благоприятных обстоятельств, сообщить об этом Козырю. Может быть, и не ему лично, а кому-либо из его сообщников на станции Грибово. Это тоже нужно иметь в виду.
— Ваши соображения не вызывают у меня возражений, — одобрительно кивает Ковалев. — Будем считать, что информацию Козырю не только посылают, но и добывают именно на станции Прудки.
— Теперь это вне всяких сомнений. А в Грибово поступает она если и не тотчас же, то уж никак не позже, чем через пятнадцать — двадцать минут. Пусть даже через полчаса. Следовательно, примерно в девятнадцать часов. А девятьсот восьмой прибывает туда в двадцать один. В распоряжении преступника, стало быть, не менее двух часов. За это время он успевает, конечно, как следует подготовиться к предстоящей "операции".
Стрельцову кажется, что его расчеты безукоризненно точны.
— Логически все как будто бы должно быть именно так.
— А практически? — настораживается Стрельцов.
— Поживем — увидим, так ли это на самом деле, — улыбается полковник Ковалев.
Дома Стрельцова встречает рассерженная Татьяна Александровна.
— Ну как же так можно, Вася? Ведь обещал же… И потом, Алексей Ильич…
— А что Алексей Ильич? — весело перебивает ее Карцев. — Я совсем не скучно провел тут время.
— Ну, вот видишь? — смеется Стрельцов. — А вы учтите, Леша, каково женатому человеку…
— И вам не надоело еще, Алексей Ильич, работать с этим одержимым? — полушутя-полусерьезно спрашивает Карцева Татьяна Александровна. — Василий Николаевич зачастую берется за то, от чего другие, более благоразумные, отказываются.