– Мятежи скоро будут подавлены, а их зачинщики понесут заслуженное наказание, не сомневайтесь, – успокоил наследника Саруджа-паша.
Но этого наследнику показалось мало.
– Все мы прекрасно знаем, кто стоит за всеми последними беспорядками, и я считаю, что нужно вырвать эту заразу с корнем.
Паши и беи вопросительно переглянулись. Если кто-то здесь и понимал, о чем ведет речь их новый владыка, то не подавал виду. Тогда Халиль нарушил свое молчание и озвучил вопрос, который витал в воздухе:
– Кого же вы имеете в виду?
– Я имею в виду греческого императора Иоанна! – гневно воскликнул Мехмед. – Он уже не первый год плетет интриги против нашего государства. Когда-то он попытался сбросить с престола моего отца, и вот теперь повторяется то же самое. Сколько еще нам терпеть? Необходимо положить конец этой жалкой империи ромеев! Как только мой отец вернется из Анатолии, мы объединим все наши силы и начнем новый поход – на этот раз против Константинополя!
«Заганос и Шехабеддин не тратили время зря», – подумал Халиль и внимательно оглядел зал. После слов принца в комнате воцарилась гнетущая тишина – похоже, никто не разделил энтузиазма по поводу нового военного похода. Видимо, и Мехмед ожидал получить несколько иную реакцию, и потому его взгляд нервно метался по залу в поисках поддержки. Затянувшуюся паузу решился прервать Исхак-паша.
– Ваше негодование вполне понятно, шехзаде, – сказал он. – Все мы, конечно, знаем, что Иоанн ведет нечестную игру, но стоит ли начинать из-за этого войну, особенно сейчас, когда мы едва оправились после нашествия крестоносцев?
С мнением второго визиря согласились и остальные:
– Пусть греки слабы, – сказал один из беев. – Но их столица уже сотни лет выдерживает натиск лучших армий мира. Константинополь практически неприступен.
Услышав это, Мехмед пришел в ярость.
– Да кто вам об этом сказал?! – гневно вопрошал он. – Неужели сильнейшая армия мира не в состоянии справиться с одним-единственным городом?
– Это не просто город, – вмешался Халиль. – Константинополь – тысячелетний оплот христиан всего мира. Запад никогда не допустит, чтобы он попал в руки мусульман. Если мы попытаемся взять столицу ромеев силой, против нас обратятся даже те христиане, которые до этой поры не испытывали к нам враждебных чувств. Пусть жители Константинополя увидят, что мы не враги для них, и тогда они сами откроют двери перед нашим войском, а пока об этом не стоит думать. Не забывайте, какая горькая судьба постигла тех, кто, переоценив свои силы, попытался сорвать этот незрелый плод.
– Это все чепуха, – отмахнувшись от слов визиря как от назойливой мухи, проговорил Мехмед. – Я сокрушу стены Константинополя, чего бы это ни стоило, а неудачи прошлого станут для нас лишь хорошим уроком. Я говорил об этом с Исмаилом, и он полностью разделяет мои намерения. Не так давно у него было видение, что наши знамена развеваются на всех башнях города, а в соборе Святой Софии совершается намаз. По его словам, этот день уже не за горами, и все мы станем тому свидетелями.
Халиль покачал головой – Исмаил, этот персидский дервиш, окончательно затуманил сознание молодого наследника. Еще немного, и Мехмед, чего доброго, возведет его в сан бея или паши. Нет, ждать больше нельзя, от этого еретика пора избавляться. Но как это сделать, если он находится под покровительством самого принца? Ответ был прост: там, где оказывается бессильна светская власть, куда полезней может оказаться власть духовная.
Верховный муфтий Фахреддин, пожилой грузный мужчина, несмотря на преклонный возраст сохранивший в своем теле невероятную энергию и живость, переступил порог кабинета великого визиря. Халиль уже ожидал его, прокручивая в голове возможный сценарий предстоящего разговора. Любезно усадив гостя напротив себя, визирь произнес:
– Как ты знаешь, Фахреддин, наше государство сейчас переживает нелегкие времена. Мы всегда переносили любые невзгоды, оставаясь верными себе и своим традициям. Но теперь мне стало страшно за будущее Османской империи.
– Что же так встревожило тебя, Халиль? – участливо поинтересовался муфтий, разглаживая свою пышную белоснежную бороду.
– Я не боюсь ни крестоносцев, ни караманцев, – признался визирь. – С ними нам приходилось сталкиваться и раньше, но основная угроза исходит не от них. Куда больше я боюсь за души и умы османских подданных.
Халиль сделал паузу, будто подбирая нужные слова.
– К сожалению, обычный человек не в силах отличить правду от лжи, и очень часто по своей простоте он может довериться людям, которые, прикрываясь благими делами, сеют зло, – продолжил он. – Кто в таком случае может вернуть его на правильный путь?