– Где же ваше христианское благочестие?! – кричал воевода, с печалью наблюдая за тем, как пустеет его казна. – Как можно устанавливать такие грабительские цены для тех, кто пришел вас защищать?
– Тебе не кажется, – аккуратно заметил я, – что у местных крестьян и без того едва хватает провизии? А ведь впереди зима…
–Не говори чепухи! – отмахнулся от меня воевода. – Турки давно прогнали отсюда всех церковников, а значит, не осталось никого, кто мог бы грабить местных крестьян.
Воевода огляделся, нет ли поблизости кардинала Чезарини.
– Пока сюда не пожаловали епископы, местным не грозит голодная смерть. А у меня за спиной двадцать пять тысяч ртов! Некоторые-то и в поход этот отправились только для того, чтобы наконец набить себе брюхо!
Возмущенный наглостью местных купцов и феодалов, считающих возможным наживаться на крестоносцах, Хуньяди без зазрения совести объявил, что все беглые крестьяне, скрывающиеся от своих хозяев в окрестных лесах, вполне могут рассчитывать на защиту и полное прощение, если вступят в его армию. После этого под знамена Владислава встали по меньшей мере две тысячи здоровых мужчин, которые имели весьма темное прошлое и едва ли походили на добропорядочных христиан, мечтающих умереть во имя благой цели. Увидев среди добровольцев множество беглых, воров, мошенников и даже убийц, местные князья потребовали немедленно выдать их правосудию, однако Хуньяди не стал их слушать, в конце концов, за участие в походе каждый крестоносец был вправе рассчитывать на отпущение всех прошлых грехов. Спорить с категорическим ответом венгерского предводителя, за спиной которого стояло двадцать пять тысяч вооруженных воинов, никто не стал. Поэтому очень скоро мы продолжили двигаться на восток, освобождая от турок все новые территории.
Местные жители встречали нас восторженно. Они устали от долгих лет османского ига и были рады видеть воинов-христиан на порогах своих домов.
Несмотря на то что в некоторых местах турки продолжали оказывать ожесточенное сопротивление, пока еще ни один город нам не приходилось брать штурмом – горожане сами открывали ворота и впускали наши войска.
За неделю не произошло ни одного крупного сражения, видимо, турки так и не смогли собрать новую армию или, наученные горьким опытом, просто не решались завязать очередной бой.
Столь успешное начало похода вселяет в меня уверенность, что мы устраним любую преграду на своем пути!
10 октября 1443 года
Всего через неделю после битвы у Ниша мы вышли на границу с Болгарией, захватив последний крупный сербский город – Пирот. Теперь дорога на Софию была открыта. От болгарской столицы нас отделяет чуть больше пятидесяти миль, а про османскую армию по-прежнему ничего не слышно. Больше препятствий на нашем пути нет, и все верят, что взятие Софии – всего лишь вопрос времени…
19 ноября 1443 года
Мы стоим под стенами Софии.
Остался последний рывок, и одна из целей нашего похода будет достигнута!
Внимательно осмотрев высокие неприступные стены, я с уверенностью заключил, что с ходу взять город не получится. Похоже, турки пришли к точно такому же выводу. Они наглухо закрыли ворота и, судя по всему, готовятся к затяжной обороне.
Штурм будет стоить нам многих жизней, а осада займет много времени.
Когда кольцо вокруг Софии сомкнулось, Янош Хуньяди отправил в город посла с предложением к османскому наместнику сдать город миром. Ему и его людям была обещана жизнь, а также возможность свободно покинуть Софию.
Через пару часов был получен ответ. Наместник наотрез отказался сдаваться и пригрозил крестоносцам, что, если они попытаются штурмовать город, он прикажет сжечь Софию дотла вместе с жителями, и тогда христианам достанутся лишь зола и обугленные головешки.
Ответ турецкого наместника вызвал новые споры среди командиров. Одни полагали, что турки не решатся поджечь город, а значит, нужно немедленно готовиться к штурму. Другие высказывались более осторожно и предлагали для начала разузнать, что сейчас происходит в городе.
Янош Хуньяди внимательно выслушал мнения офицеров, однако сам говорил мало, и я начинал догадываться, что он вынашивает собственный план взятия города. После битвы у Ниша прошло больше двух недель, и с тех пор мы с ним почти не разговаривали. Каждый был поглощен выполнением собственной задачи: воевода занимался делами армии, день и ночь просиживал за отчетами и принимал различные депутации, в том числе весьма подозрительные… Впрочем, я старался не обращать на это внимания, ибо верил, что все затеянное им в итоге приведет нас к победе.