- Ладно, подумай об этом. - Сильвия усмехнулась, поднимаясь с софы. Уверена, тебе сегодня предстоит трудный день, поэтому воспользуйся выходными, чтобы все хорошенько взвесить. А в понедельник мы с тобой вместе пообедаем, и ты дашь мне окончательный ответ.
- Разве у меня есть какой-нибудь выбор? - поинтересовалась Пенни.
- Ну разумеется, есть, - ответила Сильвия, открывая дверь кабинета. Но ведь мы обе понимаем, что альтернативный вариант тебя не устроит. Кстати, Ребекка даст тебе несколько прошлых номеров "Побережья", чтобы ты могла их просмотреть.
- Проклятие! - пробормотала Пенни, тяжело вздыхая, когда Сильвия закрыла за ней дверь кабинета.
Было слишком поздно делать хорошую мину и скрывать свое разочарование. К тому же Линда Кидман, со злорадством взирая на Пенни, уже проходила мимо нее в кабинет Сильвии. Сдерживая безотчетное желание залепить ей пощечину. Пенни добралась до своего стола и тяжело плюхнулась в кресло.
- Это еще что такое? - с раздражением выкрикнула она, подтягивая к себе по столу картонную коробку. - Господи! - охнула Пенни, увидев набор кремов для ухода за кожей, присланный известным косметологом Клодом.
- Пен! - позвал ее кто-то. - Иоланда и Морис хотели повидаться с тобой, как только ты освободишься. Им надо знать, в каком состоянии статья об итальянке-судье.
По-моему, они торопятся напечатать материал до того, как сицилийцы упрячут синьору - как ее там? - в бочку с цементом.
Глаза у Пенни округлились. Только этого ей сейчас и не хватало! Редактор выпуска и редактор отдела новостей разыскивают ее по поводу интервью, которое она взяла пять дней назад в Риме у Карлы Ландольфи, женщины-судьи, чьи честность и мужество перед лицом постоянных угроз со стороны мафии стали уже чуть ли не легендой. Беседа проходила целиком на итальянском, а Пенни еще даже не перевела ее. Ладно, надо будет поторопиться с этим, успокоить Иоланду и Мориса, попросить у них еще парочку дней да побыстрее сматываться на выходные.
- Кто-нибудь видел фотографии, которые я оставила на столе? - громко спросила Пенни, роясь в беспорядочно разбросанных бумагах. - Фотографии судьи.
- Фрэнк с утра заходил за ними, - проинформировал младший редактор Филипп Коллинз, усевшись напротив Пенни. - Он оставил тебе записку...
- А это откуда взялось? - Пенни схватила со стола большую книгу в жестком переплете, как оказалось - какого-то неизвестного автора с непроизносимой фамилией. Заложенная между страниц записка гласила: "Думаю, это как раз для тебя. Увлекательный русский авантюрный политический роман. Рецензия нужна к концу следующей недели. Сделаешь? Мейбелл".
Пенни отшвырнула книгу на край стола и сняла трубку телефона.
- Кто-нибудь знает номер отдела искусства? - почти завопила Пенни.
- 4962, - подсказал ей Филипп. - Ну, давай расскажи, как там все прошло? Не терзай нас всех неизвестностью.
Услышав короткие гудки, Пенни положила трубку на рычаг и водрузила на стол свой портфель.
- Джемма, как у тебя дела с перепечаткой интервью? - крикнула она.
- Через час будет готово! - прокричала в ответ секретарша.
Понимая, что все сейчас наблюдают за ней. Пенни наконец подняла голову и, увидев прямо перед собой любопытные глаза и пушистую бородку Филиппа, ощутила удивительный прилив нежности к нему. Филипп был из породы людей, которые питали отвращение к воде и, кажется, наслаждались своим неприятным запахом, отчего Пенни иногда готова была убить его. Зачастую, чтобы избавиться от такого желания, она даже была вынуждена во время обеда прикладываться к спиртному. Но сегодня она вдруг полюбила Филиппа, обожала его, хотела сидеть вот так напротив него всю оставшуюся жизнь и вдыхать восхитительный запах его немытого тела.
- Если бы я сказала тебе, что получила эту работу, то меня можно было бы считать лучшим персонажем комедий Конгрива, - печально промолвила Пенни.
- Ты что-то темнишь, - ласково укорил ее Филипп.
- Нет, я не получила эту чертову работу! - взорвалась Пенни. - Более того, я ухожу от вас.
Все удивленно зашумели, в офисе воцарилась атмосфера смятения. Перспектива иметь боссом Линду Кидман уже сама по себе не сулила ничего хорошего, но перспектива ухода Пенни казалась почти такой же тоскливой, как возрождение немецкого патриотизма.