— Привезла приданое кобыла буланая!.. — весело шутили солдаты, перетаскивая тюки и сахар по окопным ходам в блиндаж к Ивану Палычу для дележки.
Разобрали мы тут же эти подарки, кому досталась теплая рубаха, кому кожух на овечьем меху, а Пенкин выбрал себе телогрейку без рукавов.
— Так, — говорит, — я больше на бабу похож.
Посовался он по карманам и в одном кармашке на дне достал в телогрейке записку:
По доброму жаланью шила баба Маланья, Федота не дождалась, телогрушка осталась. Носи другой солдатик телогрушку на вате, насколько хватит. Маланья Храпкова.
— Ай да Маланья, — весело говорит Иван Палыч, — везет тебе, Пенкин, с этими бабами.
— Федот, значит, да не тот, — печально ответил ему Пенкин.
Выбрал себе Иван Палыч теплые портянки, поверх портянок уложил пару шерстяных рубах и кругом на всех поглядел: не много ли?
— Бери, бери, Иван Палыч, тебе больше всех надобно сряды, — загудели солдаты.
— Спасибушки, и то хорошо…
А сам нахохлился и думает про себя: возьми-ка попробуй, сейчас загудят из углов, как шмели.
Разделивши одёжу, уселись на нары, стал каждый примеривать да охорашиваться в обновке, любит мужик добро в руках подержать, а Иван Палыч и каптер стали развешивать сахар.
Как гусь, вытягивал то и дело в руке у каптера длинную соску безмен с привязанным к нему котелком для развески. Иван Палыч по списку всех выкликал, каждый торопливо подбегал и подхватывал сахар в фуражку.
Последний котелок высыпал себе на изголовье Иван Палыч и хлопнул по лбу:
— Ах, я — пень чертуховый… ребята, надо сызнова вешать.
Мы недовольно все повернулись к Иван Палычу.
— Как же это мы командира забыли?.. Ведь это подарки.
— Да, пожалуй, что надо, — отозвался Сенька, пересчитывая сахар кусками, — я позапрошлысь был у него, так видел: на нитке висит кусок над столом, это я, говорит, чай пью вприглядку…
— Верно, — говорит и Пенкин, — вроде как надо.
— Вот что, ребята, — просиял Иван Палыч, — давай каждый сюда по куску, и будет что надо.
Иван Палыч бережливо отодвинул подальше свой сахар, расстелил потималку, а мы все по куску положили, выбирая который поменьше.
На другое утро солнце встало красное, должно быть, совсем перевалило на зиму.
Уселись мы на лавку возле блиндажа, в праздничный день и в деревне мужик с утра не знает, куда руки девать, разве разойдется, когда понаедет сватьё да деверьё да на стол жена поставит ковш с устоявшимся пивом, а тут и подавно: сидим мы, словно попа ждем на водосвятье, а поп, должно быть, раздумал.
К обеду пришел к нам Миколай Митрич и поздравил нас с полковым торжеством.
— Благодарю вас, ребята, за сахар, — прибавил Зайчик, — только вот что, Иван Палыч: я не люблю в долгу оставаться… сахар ваш, а мой чай и водичка!
— Ну, да вода-то, ваше высоко, найдется, все время у нас на парах, вот чайку, если положите, чтоб было погуще.
— Дай мне, пожалуйста, Иван Палыч, свой котелок…
Смотрим на Миколай Митрича и не можем хорошо разобрать, о какой это водице он говорит, когда воды, куда ни толкнись, сколько хочешь, в каждой ямке тут же возле окопов, да и дело ли командиру ходить за водой. Иные же по простоте душевной да от тоски, что давно во рту не бывала, на радостях подумали на заливуху…
Однако Иван Палыч принес котелок. Зайчик посмотрел в нёго и понюхал, потом подошел к окопному козырьку, схватился одной рукой за выступ, занес ногу на колышек, подпирающий окопную стену, и вмиг, не успели мы спросить, что это вздумалось выкинуть Зайчику, перескочил через бруствер.
Смотрим мы, идет он во весь рост с берега прямо к Двине, пробираясь не спеша и осторожно через колючие загражденья.
«Ну, — подумал каждый из нас, — сейчас немец трескотню поднимет».
Но по непонятной для всех нас причине никакой стрельбы по Зайчику немец не поднял.
Зайчик спокойно подошел к воде, зачерпнул один раз котелок и сполоснул его, выливши воду на берег, потом снова нагнулся и снова в него зачерпнул, отпил немного из котелка и пошел обратно, перелезая через проволоку; в одном месте он зацепил брюками за колючку и немало времени, показалось нам, провозился, отцепляя ее, чтоб штанов не разорвать.
Все мы бросились к Зайчику, когда он занес ногу, чтобы с котелком, полным двинской воды, спрыгнуть в окоп.
— Затейник же вы, ваше высоко… герой… теперь уж видим своими глазами.