И хотя мне очень не хотелось этого делать, память, увы, настырно возвращала меня к утомительному разговору, точнее, странной исповеди маршала Киселева.
Прошу прощения за банальность, но порой он напоминал мне затравленного зверя. Впрочем, не зверя — зверька. Да, так правильней.
Поверьте на слово, это не слишком приятное зрелище, когда большой человек — в прямом и переносном смысле — стремительно меняется на твоих глазах и становится похож то на загнанного зайца, то на высокомерную гиену. Я, правда, никогда не видел высокомерных гиен и не могу отвечать за свои слова с буквальной точностью, но другие сравнения как-то в голову не лезут.
Сначала он молчал. Долго молчал. Четыре с половиной минуты — я машинально отметил время. Причем все эти долгие минуты он не смотрел на меня. Взгляд его был устремлен в пол, и, таким образом, мне была видна только его великолепная лысина. Наконец он поднял голову, и я расстроился: впечатление было такое, что он сию минуту наложит в штаны. Прошу прощения у очередного министра обороны и всего российского генералитета.
Итак, он поднял голову и я, внутренне содрогнувшись, сказал ему:
— Степан Алексеевич! Если вы не можете говорить, то… — и я заткнулся. Он должен был начать говорить, а человеколюбие нужно оставить в покое, авось пригодится в иных ситуациях.
Он будто не расслышал моих слов. За что я уважаю советских генералов, а Киселев стал им в советское время, так именно за то, что уж если они примут решение, что бывает крайне нечасто, то идут до конца.
И пошел такой бред сивой кобылы, что только память о служебном долге заставила меня с серьезным видом слушать маршала и постоянно демонстрировать, что я верю в реальность всего, что с таким усердием он пытался мне втолковать. Впрочем, выражение его лица было адекватно тексту:
— Не уверен, что вы поймете, — начал он. — Ну, да все равно. Когда-нибудь об этом нужно начать говорить, теперь мне уже ясно. Почему бы не вам?
Последнее я воспринял не без оговорок, но до поры до времени решил его не перебивать.
— Действительно, почему бы не вам быть первым, кто сие услышит? — будто беседуя с самим собой, продолжал он. — Хорошо. Скажите, Турецкий, вы слышали что-нибудь о так называемом Стратегическом управлении?
— О чем, простите?
— О Стратегическом управлении, — повторил он терпеливо.
— Нет. — Я покачал головой.
— Конечно, — подтвердил он. — Откуда вам знать о нем?..
Я разозлился.
— Степан Алексеевич, — заявил я, — вы что, издеваетесь надо мной?
Кажется, я повысил голос, но он никак не отреагировал. Он словно изучал в самом себе некую очень важную для себя мысль, и мысль эта, по всей видимости, приводила его в ужас, граничивший с отчаянием.
— Я не могу вам рассказать всего. — Он говорил монотонным и срывающимся голосом одновременно, и в какую-то минуту я подумал, что и сам недалек от испуга. И это начинало меня серьезно беспокоить: в порядке ли его рассудок? — Я и не смог бы вам все рассказать, — продолжал он, — даже если бы и захотел. Просто не знаю всего. Только малую часть. Очень малую…
— Малую часть чего? — осторожно спросил я.
Казалось, только теперь он впервые посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом.
— Не торопитесь, молодой человек, — предупредил он, — не торопитесь. Вообще никогда не торопитесь. Я вот поторопился — и к чему это привело?
— К чему? — словно ласковый доктор, спросил я.
— Не торопитесь, — мрачно повторил он. Нет, он все-таки невменяем. — В свое время и я поторопился вступить в одну организацию. Я думал, что это именно та организация, которая в конечном итоге спасет Россию. Я ошибся.
— Вы говорите про секту Муна? — подсказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Он посмотрел на меня с удивлением.
— Я что, похож на верующего человека? — протянул он. — На сектанта?
— Да нет. — Я пожал плечами. — Просто подумал, что вы меня тут же поправите и назовете наименование вашей организации.
Он вскинул на меня воспаленные глаза и чуть ли не закричал:
— Так я же и говорю вам! Почему вы меня не слушаете? Я ведь только что сказал вам про Стратегическое управление!
— Вы ничего мне про него не сказали! — запротестовал я.
— Мы и представить себе не могли, до какой степени оба ошибались!
— Мы — это кто? — перебил я.
— Мы со Смирновым, — объяснил маршал. — Когда вступали в нее…
— То есть что значит — вступали? — удивился я. — Это что же, вроде бойскаутской организации?
Он покачал головой.