Затем он обернулся к больному Иоргу.
— Этот человек задыхается! Вы видите, господа коллеги, этот цианоз... эти усиленные вдыхательные движения...
— Что вы видите, то и я вижу, господин профессор! — возразил специалист, задетый его поучающим тоном. — Я вообще вижу все, что нужно и еще гораздо больше того.
— Полно, оставьте „профессора“ в стороне, — снова попросил тот добродушнейшим тоном и затем продолжал объяснять.
— Здесь думать нечего, господа коллеги... oedema glottidis... Надо немедленно приступить к сечению дыхательного горла, понимаете...
Специалист улыбался, но на лице у него отразилось явное бешенство.
— Конечно, понимаю! Конечно! Конечно! Здесь случайно даже приготовлены уже мои инструменты для операции! Очень вам благодарен за ваши наставления! Мы находимся здесь не у вас в клинике!
Этот тон, в свою очередь, возмутил теперь профессора.
— Господин специалист, — резко повысил он голос: — я думаю, вы можете все-таки выслушать слово от профессора, который...
Но тут специалист и тюремный врач в один голос прервали профессора добродушнейшим тоном:
— Полно, оставьте „профессора“ в стороне! Сделайте нам такое одолжение... Видите ли, мы не придаем ни малейшего значения таким условностям!
Задыхающегося Иорга быстро приготовили к операции. Специалист попал в свою сферу. Его волоса топорщились от важности. В один момент он сбросил с себя сюртук и засучил рукава рубашки. Во время операции он проявил ни с чем несравнимую ловкость и быстроту. И при этом он успевал еще время от времени в высшей степени нежно и элегантно отодвигать локтем в сторону профессора.
— Если бы господин профессор немного посторонился... так, благодарю вас. Теперь достаточно!
Момент, другой, у Иорга было сделано сечение дыхательного горла, и через момент еще ему безупречно ловко была вставлена в разрез трубочка. Воздух со свистом ворвался в легкие. Теперь слизистая оболочка в гортани могла вздуваться, сколько ей было угодно; Иорг свободно дышал через трубочку. Цианоз быстро исчез.
— Слава Богу! Человеку дан воздух, он дышит! — ликовал президент.
Начальник тюрьмы плакал от радости. По всем лестницам и коридорам разнеслась радостная весть.
— Он дышит! Он дышит!
Даже вечно раздраженный прокурор выглядел теперь снисходительнее и, растроганный, опустил на минуту вниз свои высокоподнятые брови.
Изо дня в день делались запросы о состоянии здоровья Иорга. Высокопоставленные лица судебного ведомства одно за другим подъезжали к тюрьме.
— Как его здоровье? Что он делает? Не лихорадит ли? Хорошо ли провел ночь? Каков аппетит?
Врач едва успевал отвечать на все обращенные к нему вопросы. Никогда еще, с тех пор как стоит мир, не справлялись так настойчиво о здоровье человека такого низкого происхождения. Да, если раз высокопоставленные господа проникнутся человеколюбивыми чувствами, то они уже всегда переусердствуют в этом направлении.
— Господин доктор, как идет выздоровление? — спрашивал президент.
Прокурор, высоко подняв брови, в свою очередь спрашивал с инквизиторским видом:
— Скажите мне, господин свидетель... Я хотел сказать — господин доктор, сколько времени пройдет, пока наш пациент окончательно оправится?
Вице-президент — повидимому человек, что называется, очень „тонкий“ — внушал врачу:
— Господин доктор, позаботьтесь же о том, чтобы пациент получше питался... разумеется, должен быть первоклассный уход... питательные бульоны... хорошее вино... чтобы как можно скорее опять поставить его на ноги! Сколько бы это ни стоило!
Одна из сиделок Иорга, обыкновенно присутствовавшая при наложении повязки, допустила один раз при этом маленький недосмотр в исполнении правил антисептики; ей тотчас же отказали от места. Напрасны были ее мольбы и просьбы.
— Оставьте, сударыня! Никакие просьбы не помогут там, где дело касается человеческой жизни! Подумайте только, если-б по вашей небрежности рана на шее у Иорга начала гноиться, и если-б человек умер от этого!.. Возмутительно... Страшно даже подумать! Ступайте, сударыня, ступайте!.. Вы уволены!
Когда через несколько дней маленькая рана на шее зажила, то приступили даже к массированию рубца.
И когда Иорг, вследствие тщательного ухода за ним днем и ночью, почувствовал себя, наконец, таким здоровым и крепким, как никогда еще во всю свою жизнь, тогда, ровно в семь часов утра, его пригласили на маленькую прогулку.
Недалеко, — сказали ему.
Всего несколько шагов по коридору, от четырех до шести ступенек вниз и затем — через небольшую дверь — на маленький треугольный двор... с виселицей.