Нет нужды вспоминать, как свершалось намеренное, лишь когда пришёл черёд мальчишки, он сказал нам отойти глубже в лес, позволив остаться лишь своим соглядатаем. Не знаю, что он шептал, низко склонившись над каждым убитым зверем, но это продлилось недолго, и уже вскоре нам было позволено нацедить первые фляги заговорённой крови.
С этого всё и началось…
Едва обрюхатив свою жену, хозяин приказал каждый день добавлять в её вино и еду это «снадобье». Кухарь, готовящий для её стола, рассказывал удивительные вещи о том, что кровь, перелитая в миску, перед тем как ею сдобрят жаркое или заячьи потроха, никогда не густела и едва различимо пахла каштаном, вместо вони просоленной меди. Разобрать её на языке было бы невозможно, но хозяин не скрывал от жены, что в ожидании крепкого сына нарочно потчует её «одним чудесным напитком». Разумеется, добытого на первой охоте оказалось мало, и мы вновь и вновь отправлялись в лес, который ещё не опустел, некогда бесполезным для нас зверем. Странно, но мальчишка ни разу не пытался бежать и подчас даже походил на бесноватого, убеждая всех, как хочет помочь фон Фрею.
Хозяин же был вне себя от счастья. Вот-вот на свет появится его первый наследник, и едва жена разродится, он собирался отпустить «деревенского колдуна» восвояси, как в одну ночь всё в этом замке переменилось. Долгожданный сын родился раньше положенного и оказался до того уродлив, что мать хотела задушить ребёнка, солгав мужу, что жизнь покинула его ещё в чреве, но, к счастью, ей не пришлось брать на себя такой грех. Младенец не прожил и часа, а хозяин, увидев его, рассвирепел и, впав в бешенство, приказал стражам бросить «чудовище» в огонь. Знать, слишком много в нём было «волчьей крови». Когда же пришли за мальчишкой, дверь в каморку была заперта, но кроме крыс там никого не оказалось. Ни в лесу, ни в деревне, куда отправил нас хозяин, желая снять с обманщика кожу, крестьяне так же ничего не знали. Тем временем, как и все прежние, его жена занемогла каким-то неисцелимым недугом и вскоре умерла. Теперь Вальд был действительно проклят, а мы - вместе с ним.
Эти стены больше не знали покоя, и каждую ночь жуткий вой сотни убитых зверей лишал сна всю прислугу и терявшего разум фон Фрея. Там, внизу, среди коряг и поваленных елей, я не раз видел, как клубился во тьме серый туман, и россыпи налитых кровью глаз с ненавистью пожирали этот клочок земли и ничтожные камни, бывшие для них единственной преградой на пути к ненавистным убийцам. Клянусь, тогда я навек проклял своё охотничье ремесло и возненавидел всё, что мы сделали, чтобы упрямый безумец мог продолжить свой род. Что же до мальчишки, быть может, однажды Вальд жестоко обошёлся с его семьёй и, затаив злобу, но, не сумев отомстить огнём, он решил сделать это моими руками, – тут Кристоф поднёс ладони к огню, и пламя быстро лизнуло загрубевшие пальцы, но старик даже не шелохнулся. — Правда, я убил Вальда фон Фрея. Когда невыносимо громкий вой заглушал даже звук собственных шагов, я столкнул его немощное тело в этот серый туман, и он исчез, даже не успев закричать. Никто не помышлял об этом, но я чувствовал, что обязан искупать перед ними кровь их братьев и сестёр, и они не отпустят меня отсюда до тех пор, пока она не будет возвращена до последней капли.
— Это чудовищно! – только и сумел выговорить я, онемев от ужаса, на что старик слабо улыбнулся.
— Я заперт здесь до самой могилы и уже давно свыкся с тем, что по смерти Господь не откроет для меня своих врат, но, – он рывком обернулся к окну, дрожа всем телом, – вскоре они вновь завоют, и я должен знать, что погубил достаточно человеческих жизней, чтобы глубоко под землёй Дьявол принял меня и простил за убийства своих слуг. В следующее же мгновение я подскочил, как на раскалённых углях, окончательно поняв, что нечто ужасное вскоре произойдёт и со мной, если я сейчас же не уберусь из этого проклятого места, но ноги не слушались, а мой собеседник, как ни в чём не бывало, снова наполнил мой стакан.
— Пей! Пей! – глухо звучал его голос из-за какой-то незримой завесы. — Доброе вино притупляет боль и ветви внизу достаточно остры, чтобы тебе не пришлось долго умирать, в ожидании сделаться их жертвенной пищей.
Свет и тьма поплыли перед глазами; прежняя боль больше не давала себя знать, и странная слабость набросилась на меня, опуская веки. Ладони бессильно упёрлись в холодные плиты; камень вскоре простёрся подо мной целиком, а слух заглушила протяжная злая песнь.