С тех пор как Чиун взялся обучать Римо, мир сильно переменился. Об этом позаботилась организация, возглавляемая Смитом. Невозможно было добиться астрономического количества приговоров по делу о коррупции, постоянно прореживать стройные шеренги организованной преступности и постоянно решать кризисные ситуации в стране, обладающей такой военной мощью, что ее хватило бы, чтобы уничтожить земной шар тысячу раз, – невозможно было заниматься этим, не привлекая внимания посторонних наблюдателей.
Поэтому теперь весь мир тянулся, чтобы обменяться рукопожатиями с Соединенными Штатами. Кто-то делал это вяло, кто-то норовя исподтишка вонзить колючку, кто-то от всей души.
Американская конституция, оставаясь пактом между гражданами Соединенных Штатов, сулила надежду другим странам. Задача Римо и заключалась в том, чтобы надежда эта не угасала. Ранее это входило в обязанности других организаций, но теперь КЮРЕ поддерживала порядок на всей планете.
Разумеется, Конгресс США, лихо потрошивший ЦРУ при первом удобном случае, не имел к деятельности КЮРЕ никакого отношения. Иначе и быть не могло.
– Мне не хватает дневных драм, – закончил Чиун. Было такое впечатление, что он говорит в пустом зале.
Римо знал, что Чиун всегда берет верх, а потому выключил душ, вымыл руки над раковиной, выключил оба крана, после чего вернулся в гостиную.
– Как это понимать? – осведомился он, вытирая руки полотенцем, на котором огромными зелеными буквами было выведено «Хилтон-Париж». – А впрочем, ясно. Смит, похоже, перестал посылать видеокассеты.
Чиун оставался в позе лотоса, слегка наклонив голову и скосив глаза, которые грозили вот-вот вспыхнуть пожаром.
– Я могу оправдать нечестность. Это как-никак характерная черта белого человека. Но наглый обман?! И это награда за годы преданной работы?
Римо подошел к личному видеомагнитофону Чиуна, который лежал на боку в другом конце комнаты.
– Мужайся, Чиун. Но в чем, собственно, дело? – спросил Римо, подняв аппарат и возвращаясь к корейцу.
– Смотри! – сказал Чиун и вложил кассету, которая со щелчком стала на место.
Римо посмотрел на экран. Пятьсот пятьдесят две вертикальные серые линии превратились в цветную картинку. Домохозяйка в мини-платьице, похожем на детское, внесла большую миску в комнату.
У нее были густые каштановые волосы, заплетенные в две толстые косы, и челка, кончавшаяся над самыми глазами.
– Я принесла ему куриного бульона, – сказала она подруге, очень напоминавшей цыпленка в брюках. – Я слышала, что он заболел.
Домохозяйка, похожая на цыпленка, взяла миску с куриным бульоном и передала ее своему пьяному мужу, который сидел, укутавшись в одеяло. Затем обе присели на диван и стали о чем-то разговаривать.
Римо уже собирался поинтересоваться, чем, собственно, Чиуну не нравится эта лента – она была такая же унылая и бесконечная, как и «мыльные оперы», смотреть которые Чиун испытывал настоятельную потребность. Туг телевизионный муж, находившийся в пьяном ступоре, упал головой в миску с супом и захлебнулся.
Римо обернулся к Чиуну, который заворчал:
– Император Смит обещал исправно посылать мои любимые дневные драмы. Знаменитую «Пока Земля вертится». Несравненную «Все мои отпрыски». И вместо этого я получаю... – И без того высокий голос Чиуна поднялся до визга: – Мери Хартман! Мери Хартман!!!
Римо хмыкнул, когда обе дамы обнаружили захлебнувшегося в курином бульоне мужа, и сказал:
– Не понимаю, что тут такого ужасного, папочка.
– Конечно, тебе этого не понять, бледное свиное ухо! Человеку, который пускает в ванной воду, чтобы не слышать справедливых слов своего наставника, любая гадость может показаться чудом искусства.
– А что тут такого плохого? – обернулся Римо к корейцу, показывая на экран.
– Что тут плохого?! – возмущенно повторил старик. Он сказал это так, словно и ребенок мог понять, что дело скверно. – А где доктор-алкоголик? Где мать-одиночка? Где пытающаяся то и дело покончить с собой жена? Где дети-наркоманы? Где все то, что сделало Америку великой нацией?
Римо снова посмотрел на экран.
– Я уверен, что все они там, Чиун, просто в этом сюжете чуть больше реализма.
– Если мне захочется реализма, я всегда могу поговорить с тобой или с другим болваном. Но когда у меня возникает потребность в красоте, я включаю эту машину и смотрю дневные драмы.
Чиун поднялся с коврика одним быстрым неуловимым движением, словно вихрь желтого дыма. Он подошел к четырем огромным лакированным синим с золотом сундукам, которые стояли друг на друге в углу, возле кровати. Пока Римо смотрел на экран, Чиун открыл верхний чемодан и стал выбрасывать из него содержимое.