Дальтон внезапно понял, что он не должен допустить, чтобы Джорджине сделали укол. Во всем этом было что-то зловещее. Судя по ее словам, Альфред слишком долго возился для того, чтобы развести обычную таблетку морфия. Он решил как можно дольше задержать доктора и тем временем как можно осторожнее все выяснить.
— Мне жаль, что Джорджина нездорова. Ты уверен, что инъекция ей поможет? Что она ей не повредит?
То, как судорожно дернулся Кларендон, доказывало, что его вопрос попал в цель.
— Повредит? — воскликнул он. — Что за чушь! Ты же знаешь, что Джорджина должна чувствовать себя отлично, чтобы служить науке, как все Кларендоны. Она, во всяком случае, гордится тем, что она моя сестра. Она считает, что нет таких жертв, которые она не могла бы мне принести. Она такая же жрица истины и всего нового в науке, как и я сам.
Почти задохнувшись, он прервал свою визгливую тираду. Взор его был явно безумен. Дальтон заметил, что его внимание переключилось на что-то новое.
— Впрочем, дай-ка мне взглянуть на то, что там пишет этот мошенник, — продолжал он. — Если он думает, что его псевдомедицинская риторика может провести настоящего врача, то он еще больший дурак, чем я думал.
Кларендон нервно отыскал нужную страницу и начал читать стоя, стиснув в руке шприц. Дальтон снова задал себе вопрос о том, как же обстоит дело в действительности. Макнейл уверял его, что автор статьи является медиком высшего ранга и что, какие бы ошибки ни заключались в его статье, ум, ее создавший, был мощным, эрудированным и абсолютно честным.
Наблюдая за доктором, Дальтон видел, как его бородатое лицо побледнело. Большие глаза засверкали, и страницы захрустели в напрягшихся длинных тонких пальцах. Пот выступил на высоком, цвета слоновой кости лбу, над которым волосы уже начинали редеть. Наконец читавший, задыхаясь, повалился в кресло, которое только что освободил его гость, продолжая поглощать текст. Затем раздался дикий вопль, словно кричал загнанный зверь, и Кларендон повалился вперед на стол, сметая вытянутыми руками книги и бумаги, пока сознание его не померкло, как пламя свечи, потушенное ветром.
Дальтон вскочил, чтобы помочь другу, подхватил его худое длинное тело и откинул обратно в кресло. Заметив рядом на полу графин, он плеснул воды в искаженное лицо, и большие глаза медленно открылись. Теперь это был взгляд вполне разумного существа. На Дальтона смотрели глубокие, печальные и, безусловно, нормальные глаза, и он почувствовал себя неловко перед лицом трагедии, глубину которой он никогда не надеялся и не осмеливался полностью постичь.
Золотой шприц все еще был зажат в тонкой левой руке, и когда Кларендон издал глубокий дрожащий вздох, он разжал пальцы и внимательно посмотрел на блестящую вещицу, перекатывающуюся на ладони. Потом он заговорил — медленно, печально, голосом, полным невыразимого отчаяния.
— Спасибо, Джимми, я в полном порядке. Но я должен еще многое сделать. Ты недавно спрашивал меня, не повредит ли Джорджи этот укол морфия. Теперь я могу сказать тебе, что не повредит.
Он повернул маленький винтик в шприце и положил палец на поршень, одновременно ухватив левой рукой кожу у себя на шее. Дальтон тревожно вскрикнул, когда увидел, как Кларендон стремительным движением правой руки ввел содержимое цилиндра под кожу.
— Боже мой, Эл, что ты наделал?
Кларендон мягко улыбнулся — улыбкой почти покойной и смиренной, так не похожей на его сардонические усмешки последних недель.
— Тебе следует узнать все, Джимми, если тебя еще не оставил здравый смысл, благодаря которому ты стал губернатором. Наверное, ты кое-что понял из моих записей, чтобы прийти к выводу, что мне ничего больше не остается делать. С твоими оценками по греческому, какие ты получал в Колумбии, я думаю, ты немногое упустил. Я могу только подтвердить, что все правда. Джеймс, я не хочу перекладывать свою вину на чужие плечи, и лишь справедливости ради говорю, что это Сурама втянул меня. Не могу тебе объяснить, кто он, или что он такое, потому что сам не знаю до конца, а то, что знаю, едва ли полезно знать человеку в здравом уме; скажу лишь, что он не является человеческим существом в полном смысле слова. Более того, я не уверен в том, что он вообще живой.
Ты думаешь, что я несу вздор. Хотел бы я, чтобы это было так, но все это до ужаса реально. Я начинал жизнь с чистой совестью и благородной целью. Я хотел избавить мир от лихорадки. Я сделал попытку — и провалился, и Боже мой, если бы я был достаточно честен, чтобы признать поражение! Не верь моим разговорам о науке, Джеймс, я не нашел никакого антитоксина и никогда не был даже на полпути к нему!