Ведь это он.
Роби вспомнила, как они познакомились: Йорш вылечил тогда искалеченную руку Галы.
Он мог все.
Он остановил эриний.
Когда они познакомились, он летал на драконе.
Это просто уловка.
Йорш продолжал лежать у копыт Энстриила, кровь растекалась все шире и шире, а из земли прорастали тысячи маленьких ромашек.
— Эй, смотрите, — сказал кто-то, — ромашки!
— Ромашки! — удивленно воскликнул другой. — Когда умер дракон, земля тоже покрылась ромашками… Значит, он и вправду подох!
У Роби закружилась голова: на мгновение она подумала, что, может быть, и правда все кончено.
Она побледнела, но все еще продолжала отгонять от себя эту ужасную мысль. Роби чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
Для того чтобы удержаться на ногах, ей понадобилось нечеловеческое усилие воли.
Больше всего на свете она хотела упасть на колени и плакать, плакать, пока не умрет, но она не могла себе этого позволить. Не здесь. Не перед ними.
Словно во сне, она видела, как люди Судьи накидали кучу дров и положили на них тело ее супруга. Видела, как бросили факел. Видела, как поднялось пламя.
Они хотели быть абсолютно уверенными, что никакое волшебство, никакой трюк не сможет вернуть к жизни Последнего Эльфа.
В первых лучах рассвета дым поднимался высоко в небо, почти сливаясь с ним, но небо оставалось немым и ко всему безразличным.
Вопреки любой логике, Роби все еще ждала, что что-то произойдет, что этот кошмар наконец прекратится, надеялась услышать голос Йорша, увидеть его среди языков пламени, как это обычно разыгрывают в своих представлениях бродячие артисты.
Роби ждала, что небеса разверзнутся и поглотят землю, но ничего подобного не случилось.
Погребальный костер медленно догорал. Над миром взошло солнце, поднялось к зениту. Роби весь день простояла на ногах, не двигаясь с места, чувствуя тяжесть своего будущего ребенка, неподъемную, словно каменный жернов, и невыносимо страдая от жажды.
Кто-то милостиво дал немного воды Эрброу и пустил ее размять ноги. Сжавшись в комок, Джастрин все еще продолжал свое непрерывное нытье.
Огонь погас лишь тогда, когда больше нечему было гореть.
Все кончено.
Ничего из того, на что она надеялась, не произошло.
Роби затошнило, и она испугалась, что упадет.
Один из людей Судьи, вооружившись огромным топором, положил меч Йорша на выступ скалы и ударил изо всех сил. Скала раскололась, топор разбился вдребезги. Меч остался невредимым, и клинок его ярко озарил своим холодным сиянием начало нового дня. То же случилось и с короной, когда по ней ударили тяжелой дубинкой, которая разлетелась на тысячи кусков, тогда как на короне не осталось и царапины, а ее узор из плюща продолжал излучать мягкий голубоватый свет, каким мерцают первые звезды летней ночью.
Солдат беспомощно посмотрел на Судью. Меч Йорша и корона Роби так и остались лежать на скале.
От грохота Роби пришла в себя. Тошнота исчезла. Ярость переполнила ее и придала ей сил.
Она уничтожит их всех.
Ее ярость все росла и уже переходила границы разумного.
Она уничтожит их всех, с первого до последнего, а заодно и их друзей-орков.
Она сотрет их с лица земли.
Она будет слушать их мольбы о милосердии лишь затем, чтобы посмеяться им в лицо.
— Я проклинаю вас, — спокойно и уверенно произнесла она ледяным тоном.
Наступило молчание.
— Я, Роза Альба, наследница Ардуина, проклинаю вас всех. Ваши тела обратятся в прах, ваши души сгниют, иссушенные ужасом. Ваши кости будут валяться вне могил, обглоданные собаками.
Роби долго искала взглядом Морона и наконец увидела, что тот прятался в тени скал, закрывавших ущелье с востока.
— Я не знаю, веришь ли ты в какого-нибудь бога, но если веришь, то моли его помочь тебе скрыться от меня и умереть раньше, чем я тебя найду, — бросила она ему.
Потом Роби повернулась к Судье и обратилась к нему с абсолютным спокойствием:
— Я проклинаю тебя, — четко, почти по слогам проговорила она. — Ты умрешь в ужасе. Твои потомки умрут в мучениях — будут просить о милости, но не получат ее, как не получила ее сегодня моя дочь…
Ее прервал стон Эрброу. Роби оторвала взгляд от Судьи и повернулась к девочке. Нужно успокоиться. Нужно подумать о дочке.
— Ты глупа, женщина, — раздался голос Судьи. — Думаешь, после этих слов я оставлю тебя в живых?
— Ты никогда и не собирался оставлять меня в живых, грязный тиран, — бросила ему в ответ Розальба. — Ты недостоин называться даже подлецом, слово «гад» тускнеет по сравнению с тобой, слово «свинья» превращается в грязь.