Роби пыталась собраться с мыслями, но голос Джастрина непрестанно звенел у нее в ушах.
Она ненавидела его и мысленно проклинала, но не той злобной ненавистью и тяжелыми проклятиями, которые предназначаются обычно врагам, а с добродушием, с каким мы обычно проклинаем прилипшего к нам докучливого человека.
Лишь полный кретин мог считать ее видения благом. В действительности же они были обрывочными, запутанными, непредсказуемыми, почти всегда непонятными и противоречивыми, иногда совершенно абсурдными. Они помогли ей в детстве в ее нелегком бегстве с Йоршем, в остальных же случаях она понимала их смысл, лишь когда уже было слишком поздно. Видения казались ей все более ненужными, тягостными и надоедливыми, как мухи в летний полдень. Когда Йорш отправился на смерть, единственным видением, занимавшим ее мысли и не дававшим думать ни о чем другом, был образ бегущей волчьей стаи.
От ужаса его смерти видения Роби как-то полиняли и рассеялись, потеряли очертания. Йорш часто говорил, что волшебство эльфов тонет в страдании. Наверное, с ее видениями произошло что-то в этом роде: с тех пор как ее супруг сошел в царство смерти, все, что ей удавалось увидеть, — это плотные тени и разноцветные пятна, которые переплетались друг с другом в густом тумане.
Несмотря на то что погода стояла хорошая, Роби постоянно было холодно, и особенно мерзла голова. Наверное, даже летом необходимо время, чтобы привыкнуть к обритой голове. Она все еще носила свою великолепную, изысканную корону с переплетающимися побегами плюща из чеканного золота с голубым лаком. Корона излучала свой собственный свет. Золотая цепь графа Далигара, которую Роби носила на шее поверх своих обносков, тоже блестела, но не так ярко.
Повсюду в графстве ей встречались беженцы. Орки продвигались вперед. Скрыться от них было невозможно: говорили, перевал через Северные горы был уже перекрыт.
Значит, Судья и кавалерия Далигара находились в полной безопасности.
Так же как и штат придворных, предупрежденных сигнальными огнями: собрав свои драгоценности и оружие, они бросились в Алил, неприступный Город-Сокол в Северных горах.
Решение отправиться в Далигар все еще казалось Роби совершенно безумным, но единственно возможным. Оглушенная непрерывными разглагольствованиями Джастрина и изумленная собственным выбором, она постоянно обдумывала, правильно ли поступила.
Усталость и голод терзали ее, но ни то, ни другое не могло сравниться с муками отчаяния. День тащился неимоверно медленно. Иногда Роби говорила вслух, отчасти чтобы успокоить дочь, отчасти чтобы успокоиться самой, отчасти чтобы просто слышать звук собственного голоса.
Она постоянно повторяла одни и те же слова: «Я не позволю моим детям умереть».
Иногда Роби спешивалась и шла рядом с лошадью, чтобы дать Энстриилу отдохнуть. Головы Джастрина и Эрброу мерно покачивались во сне, и Роби сама с трудом превозмогала дремоту.
У нее был конь и на голове блестела корона. Немудрено, что все эти потерявшие надежду люди приняли ее за предводителя. Она заметила, что все они следуют за ней за неимением какой-либо другой цели.
Каждый раз, когда она закрывала глаза, ей мерещились лишь смутные тени.
Может, будущее еще не написано. Может, его еще нужно решить. А может, ее дар ясновидения умер вместе с Йоршем.
Ей не было страшно. Страх тоже умер, утонул в отчаянии.
Наконец впереди показался ненавистный Далигар. Вскоре Роби выбралась из лесов. За ней тянулась выросшая из ничего толпа беженцев. Некоторые из них рассказывали, что видели сигнальные огни накануне ночью. Огни предупредили многих, в том числе и жителей Далигара, о нападении орков. Хорошо, что хоть кто-то еще стоял на сигнальных постах.
Но предупреждены были далеко не все. Многие из беженцев рассказывали, как Проклятый Эльф, насмехаясь над ними, объявил, что натравил на них орков, и Роби поняла, что лишь эти насмешки спасли людей, заставив бежать.
Ей пришлось сдержать себя, чтобы не разругаться. Она поборола желание взять в руки меч и отплатить им кровью за их непроходимую тупость.
Она вспомнила великодушие и добродетель своего супруга, который спас жизнь всем этим людям, используя их собственную ненависть к нему. Воспоминания о Йорше разрывали ей сердце, и Роби вновь отогнала их, ведь ей нужно было сражаться за жизнь своих детей, а не оплакивать свою горькую долю.