— А на чем именно, позвольте узнать, основывается ваша уверенность в том, что и сегодня я позволю вашей голове избежать одного из защитных кольев Далигара? — с ледяной вежливостью поинтересовалась она.
На церемониймейстера ее слова, казалось, не произвели никакого впечатления. Он ненадолго задумался, поглаживая рукой свой острый подбородок и длинную бороду.
— В основном на трех пунктах, госпожа, каждого из которых уже было бы достаточно, поэтому в совокупности они дают мне еще большую уверенность. Во-первых, Судья-администратор забрал с собой всех городских палачей — пятнадцать, если быть точным, без которых он, очевидно, не в состоянии ни жить, ни править; таким образом, Далигар остался без своего карательного отряда. Вам пришлось бы самостоятельно приводить ваш приговор в исполнение, что отняло бы у вас немало сил, а, если позволите напомнить, в вашем положении следует избегать каких бы то ни было нагрузок. Во-вторых, население города совсем пало бы духом, видя, как мы облегчаем задачу оркам, убивая друг друга. И в-третьих, и это особенно важно, лишь мне в полной мере известны все события из жизни города за последние несколько лет, а также расположение всех складов и ходов, а вам сейчас необходима эта информация.
— Благодарю вас, — сухо ответила Роби. — Мне стоит почаще вспоминать об этом, чтобы ненароком не забыть.
— Не бойтесь, госпожа, и не утруждайте себя излишне: я позабочусь о том, чтобы напоминать вам об этом по нескольку раз на день, если вы пожелаете.
В этот момент в зал ворвался один из кавалеристов, только что освобожденных из лап орков в схватке на северном берегу и принятых в ряды воссозданной армии Далигара. Он подошел к правительнице и раздраженно заявил, что является третьим по счету прямым потомком короля Бальдозвино Четвертого и что находит неприемлемым для себя подчиняться человеку более низкого происхождения. Это был молодой красивый парень, в самом расцвете сил, с пышной светлой шевелюрой.
— Госпожа, — начал он, очевидно приняв за расположение легкую улыбку, блуждавшую на лице королевы и говорившую о том, что тесным границам ее терпения уже не под силу удерживать ее ярость, — я требую звания, принадлежащего мне по праву моего рождения. Я категорически отказываюсь выслушивать приказы от наемника. Я требую, чтобы вы немедленно нашли моему мечу более достойное применение.
— Мне только что сообщили, что у нас свободно место палача, — не раздумывая ответила правительница. — Можете выбирать между местом палача, местом приговоренного к казни или местом того, кто беспрекословно выполняет приказы капитана Ранкстрайла, который, если я не ошибаюсь, только что спас вам жизнь. Как только вы примете решение, доведите его до нашего сведения, и мы незамедлительно удовлетворим вашу просьбу. А пока я была бы вам благодарна, если бы вы избавили меня от лицезрения вашего ничтожества.
Поручив своему новому солдату, третьему потомку Бальдозвино Четвертого, ночную вахту на южной стене, капитан откланялся. Спустившись с Галереи королей, он пересек внутренний двор, в старину служивший плацем, где сейчас расположились впущенные в город беженцы.
Двор был заполнен жалобами несчастных, бежавших от орков из южных и восточных земель от Расколотой горы до самого Далигара.
У них больше не было слез.
Слезы кончились вместе с последними сушеными каштанами. Отчаяние вылилось в мутную грусть, позволявшую им беречь последние силы, необходимые для того, чтобы дышать, не тратя их на плач.
Беженцы, мужчины и женщины, едва слышно, будто молясь, называли имена покойных родных — тех, кого убили орки в ходе своих жестоких налетов на границы, и тех, кто умер от лишений на пути в Далигар.
Они говорили то, что обычно говорят о мертвых: какими те были хорошими людьми, как их теперь не хватает. Затем следовали чуть более тихие, но такие же жалобные причитания об овцах, кроликах, гусях и курах, уничтоженных топорами и мечами захватчиков. Эти жалобы ненамного отличались от слов, которыми беженцы поминали своих родных. Горечь и тоска накрывали двор, словно крылья эриний: люди отчаянно оплакивали то, что потеряли навсегда. Виноградники, грядки с помидорами, огороды — вспоминалось все. Каждая овца, каждый кролик, каждый гусь и каждая курица, даже сами огороды имели имена, которые называли теперь их бывшие хозяева. Смерть скота ввергала беженцев в горькое отчаяние, так как означала смерть их родных, особенно детей, от холода, тифа и проказы, даже если чудо спасет их от орков.
Ранкстрайл долго слушал их стенания, потом не выдержал и направился к лестнице, ведущей в покои королевы. Проходя мимо внушительных зарослей цветущих глициний, он подумал, что если бы вместо них посадили фасоль, то сейчас было бы чем прокормить голодающих.