– Черт, – досадливо покривился Княженцев. – Отчего так темно! Ни хрена не видно…
И осекся.
И все онемели.
За хлопотами они не удосужились взглянуть в окно, а тут взглянули. И увидели, что сумерки наступают так, точно солнце проваливается в какую-то подкараулившую его в небесах расщелину.
– Вот ни х… себе, – вырвалось у Павла.
На несколько секунд вновь замолчали.
– Может быть, это затмение? – педантичный немецкий ум Кауфмана не упустил возможности найти привычное толкование.
– Может быть, – ответил Беркутов. – Но это не затмение.
– Ночь, – объявил Юра.
– А убийство? – быстро ввернул Павел.
– Убийство было, – не запнулся Юра с ответом.
– Ну, слава богу, – пробормотал Павел, – по крайней мере, в прошедшем времени…
Говорил эти слова он почти в полной темноте, сумерки в самом деле превратились в ночь. Юра знал, о чем говорил.
– Так, – сказал Егор. – Какие у нас источники огня?
Фонарь оказался лишь у Беркутова, путешественники такое оборудование впопыхах оставили в доме Клавдии Макаровны. Павел, впрочем, отыскал в кармане зажигалку.
Егор отчего-то знал, что сейчас надо довериться Юре.
– Юра, – окликнул он. – Что делать будем?
– Будем здесь, – немедля сказали «уста младенца».
– Еще лучше, – заметил Пашка. – Магазины успели набить?
Конечно, нет, не успели. Нашлась невесть откуда старая газета, разделили ее на четыре листа, по очереди зажигали, при ненадежном свете этих факелов уж натолкали патронов, сколько смогли.
– Только не досылайте в ствол! – сказал Пашка. – Не ровен час, в темноте сдуру пальнем друг в друга!
– Ну, здрасьте – на Пасху яйца не красьте, – отвечал на это Княженцев. – А на кой ляд тогда вообще заряжать?
– Нет, заряжать надо, – не согласился Забелин. – Есть специальная тактика ночного боя. Я потом объясню.
Объяснил. Провел небольшой курс молодого бойца. Беркутову и Юре, правда, он был не нужен – по каким причинам, ясно: Беркутов это и так знал, а Юре оружие не доверили. Аркадий же с Егором воспринимали все с интересом, даже не задумываясь, с кем они, собственно, этот ночной бой будут вести?..
– Ну, вооружены мы не хуже, чем пиратская команда, – странно как-то пошутил Беркутов.
– Юра, – опять привязался к тезке Егор, – а теперь что будем делать?
– Теперь молчать, – сказал Юра, и в голосе его отчетливо слышался страх. – Молчать, слушать.
– Дельно, – признал Пашка. – А ну-ка, орлы, давайте помолчим.
Замолкли, напряжённо вслушиваясь. Егору показалось, что его слух обострился до предела, и в безмолвии по ту сторону стен почудился далекий голос – ни мужской, ни женский, стонущий, молящий о чем-то…
Голос призрака!
А может быть и не было его, как не было ничего этого – ни ночи, ни дощатых стен, ни страшного пятна в углу той комнаты…
«Бред!» Он встряхнул головой, чтоб прогнать наваждение, и тут Павел схватил его за руку.
– Тихо! – хотя все молчали. Но теперь они и шевелиться, и даже дышать перестали, только сердца бились так, что они почти слышали их стук.
И все-таки в этой тёмной тишине, рождались иные, таинственные звуки – это ясно было уже всем, сомнений никаких. Трудно было бы дать этим звукам название – слишком далекие, неясные это были, то ли вздохи, то ли всхлипывания. Но они были, и они приближались. И люди в комнате знали, что приближается ЗЛО, звуки несли с собой страх.
– Началось, – сказал спокойно Аркадий.
Никто не спросил его, что началось. Все с тревогой, с тоской вслушивались. «Все, кроме, Юры, наверное», – подумал Егор и повернулся, чтоб увидеть Юрино лицо – он и забыл в этот миг про тьму.
Он не успел осознать это, как нечто сверху царапнуло по крыше, скатилось по ней и…
И должно было шлепнуться наземь – но не шлепнулось. Исчезло в пустоте.
И тут же сильный воздушный толчок шатнул стену барака.
– Спокойно! – рявкнул Пашка так, что любой бы потерял покой, будь он хоть йог, – но не Юра.
– Не надо, – его совершенно ровный голос прозвучал из темноты. – Надо молчать, тихо.
Ну что ж, тихо так тихо. Вот только уселись они в центре комнаты, спина к спине, и стволы свои держали наготове: большой палец на предохранителе, указательный – готов передернуть затвор.
Егор оказался в этой круговой обороне лицом к окну, и ему первому пришлось увидеть то, чего никогда еще никто не видел на Земле, а если кто и видел, то уже рассказать никому не смог.
Тьма за треснутым стеклом начала превращаться в призрачный свет: так не светит ни луна, ни даже фосфор – непохожий ни на что, бесцветный мертвый свет. Примерно так выглядит мир в приборе ночного видения, но и там он живее – а здесь явился, возник, как вестник смерти – где все движущееся, может быть, и издающее звуки, может быть, даже и говорящее слова – все одна только смерть.
Это мелькнуло в сознании Княженцева в один миг, он не успел сообразить, у него вырвалось:
– Смотрите!..
– Господи ты боже мой! – а это вырвалось у Павла.
Егор овладел собою. Неожиданность прошла. И он – вновь к Юре, их палочке-выручалочке:
– Юра, а это что такое?
И Юра ответил как-то быстро, словно пугливо:
– Это тут мертвяки всякие.
И добавил:
– Не бояться, не бегать. Сидеть. Смотреть можно.
– А ты давно уже не боишься? – догадался Егор.
– Юра давно не боится, – подтвердил Юра.
– Да, ну а где же они, мертвяки-то?.. – пробормотал Павел, на что Беркутов с великолепной невозмутимостью ответствовал:
– Надо полагать, появятся…
И оказался прав.
В коридоре послышались тихие, точно невесомые шаги. Они шли оттуда, из дальнего конца барака – шли сюда, к ним.
Сухо щелкнуло – кто-то не выдержал, сдернул предохранитель.
– У кого нервы слабые?! – яростным шепотом взъярился Забелин.
Егор виновато кашлянул.
– Пардон, – таким же шепотом. – Нечаянно.
Предохранитель щелкнул обратно.
Шаги приближались.
Скрипнула половица. Еще два шага. Раз. Два.
Остановились.
Не надо было объяснять, что нечто остановилось за их дверью. Все слова исчезли у них, дыхание замерло – все превратились в камень. Егору каким-то чудом пришли на память слова давным-давно не читаемой им молитвы.
Только у Юры ничего не замерло. Так буднично, как будто это гость пришел стучаться в дверь, Юра сказал:
– Это он, оттуда.
И тут же Аркадий пояснил едва слышимо:
– Упырь. Когда-то был убит. Ходит. Нет ему покоя…
– А кто он? – спросил Егор – сам не зная, зачем спросил.
– Понятия не имею, – прошептал Аркадий.
Кто он, этот упырь, когда-то бывший человеком? Что занесло тогда его сюда?.. Как пришла к нему смерть, и почему теперь он сам приходит нежитью к живым?.. Может быть, он не только тень, а нечто большее, что-то такое, что встает над миром незрячими рассветами, обволакивает нас сумерками, проливается где-то дождями, оставляющими лужи, похожие на кровь…
– Твою мать! – матюгнулся Пашка. – Гляньте, в окне!..
В причудливом свете в прямоугольник окна, будто бы само по себе всплыло лицо – такое, какое является людям лишь в кошмарных снах.
Как ни были уже наши герои готовы ко всему, но это зрелище проняло их. Егор похолодел.
То было лицо, выполосканное до белизны, оно страшно смотрело столь же белыми, вымытыми ледяной водой глазами. И было оно раздутым, с отвислыми щеками, растянутым в стороны ртом – из него, казалось, вот-вот хлынет зловонный поток.
Вода стала для этого могилой, просочилась внутрь, напитала его, превратилась в смрад.
– Утопленник. – Голос Юры чуть дрогнул.
– Видно. – Павел овладел собою, постарался сказать бодро, даже с юмором – но вышло не очень.
Лицо вдруг прилипло к стеклу, расплющилось об него. Что-то слабо хрустнуло. Из отвратительного рта потекла зеленоватая жижа.
За дверью вдруг послышался глухой, сдавленный вой – словно тому, кто стоял там, стало невыносимо тяжко – злоба и страдание были в этом вое.