Он продолжал, обращаясь к Эдмону:
— Террор и преследования со стороны врагов — это наилучший диплом для политического бойца. Кара, постигшая вас от прислужников Людовика XVII, от подлого и беспринципного, дрожащего даже перед тенью императора-вожака племени легитимистов…
Эдмон невольно взглянул на Жоржа-Шарля.
Бывший рьяный легитимист, втершийся в любимцы к Николаю Романову, как раз ссылаясь на свой легитимизм, побледнел, но ничем больше не выдал своих чувств. Могло быть, что он уже признался Луи-Наполеону в «ошибках молодости», могло быть, что он и утаил таковые от своего нового покровителя, но следовало воздать ему должное: он сохранил полное самообладание в этот не очень приятный для него миг…
— Кара эта свидетельствовала как раз о смертельном ужасе Бурбонских лакеев перед могуществом временно свергнутого, но не повергнутого в прах и в забвение моего великого родича. Народная любовь была на его стороне, пусть и не дешево обходилась народу его преданность создателю бессмертной, национальной славы Франции. Вы, господин граф, несомненно уже давно, в случае нашей победы под Ватерлоо, носили бы титул герцога и, возможно, вам бы был предоставлен в суверенное владение не маленький островок Монте-Кристо, а тот самый солидных размеров остров Эльба, с которого вы помогли бежать моему неукротимому дяде. Да, он был более, чем Орел, он был также и Лев в одном и том же лице и умел ценить помогавших ему Орлов и Львов — он умел быть благодарным своим пособникам и последователям. Племянник Наполеона, претендент на восстановление его славы и престижа явился к вам сейчас, граф, пусть с запозданием по времени, но с не увядшей по силе благодарностью, которую не успел выразить вам сам покойный…
— Он поблагодарил меня своим рукопожатием, — с невольной взволнованностью, вновь живо и ярко вспомнив былое, ответил Эдмон.
— Горячо завидую вам, господин граф! — вскричал гость. — Я и все мои коллеги — соратники по нашему движению — искренне завидуют вам в этом! Ни я, ни большинство из них не имели такой высокой и памятной чести… Шутка сказать — рукопожатие Наполеона, который даже не всех королей удостаивал такого почета… Мы собрали очень много разрозненных ссылок на ваше свидание с покойным исполином, однако, жаждем из ваших собственных уст вновь услышать связный и полный рассказ об этом. Не откажите в добром согласии на это, господин граф, людям, для которых это дороже хлеба, дороже наилучшего вина, традиционного источника бодрости и отваги!
Эдмон невольно смутился. Напор был столь энергичен, что отказать было почти невозможно. Он не устоял перед настойчивостью и жаркой просьбой, явно искренней, натуральной.
— Мой шкипер, капитан корабля «Фараон», шедшего с грузом из Смирны осенью 1814 года с заходом в Триест, Венецию, в Мессину и Чивита-Веккию, внезапно умер… и умирая, он вручил мне, своему помощнику по управлению судном, некий, тщательно покрытый печатями пакет и сказал, что я, не щадя жизни, должен сделать заход на остров Эльбу и через приближенного императора, самое доверенное его лицо, господина Бер…
— …трана! — подхватил с беспокойством и энтузиазмом Луи-Наполеон, как бы опасаясь, что Эдмон ошибочно произнесет «Бертье» или еще какое другое имя.
— Просил бы не подсказывать мне, — с заметной досадой отозвался Эдмон, и подсказки подобного свойства уже не повторялись.
— С помощью господина Бертрана, — продолжал граф Монте-Кристо, — лично передать этот пакет императору в собственные руки…
— О! — с тем же энтузиазмом, нимало как видно, не обидясь, снова вскричал принц Луи. — В собственные руки Наполеона! Даже не полагаясь на Бертрана? Ну и как же отнесся господин Бертран к такому требованию?
— Он сперва с изумлением на меня воззрился, потом улыбнулся и все-таки подчинился.
— Но вы были в тот момент совсем юношей, господин граф! — воскликнул Луи Бонапарт с возрастающим восторгом, к которому примешивалось даже некоторое недоверие. — Однако прошу простить меня, я заставил вас перескочить важные пункты: как вы добирались до Эльбы, перехитрили патрули, сторожившие остров…
— Заход мы сделали глубокой ночью, но на всякий случай мною был дан приказ иметь наготове морской сигнал: «На борту чума…»