— Нет, это вы коршун, граф, вы — безжалостный коршун, и вас надо убить, как убивают коршунов, мирные, безобидные поселяне…
Эти слова доносились сзади, от секретной двери, которая так была похожа на шкаф. Для полноты впечатления она была увенчана бронзовым бюстом Юлия Цезаря, но сейчас из-под этого бюста на Эдмона смотрело знакомое лицо — лицо Жоржа-Шарля!
Император сделал взмах рукой и вскрикнул:
— Я не просил вас появляться, барон!
Но Жорж-Шарль с характерной для него смесью дерзости и подобострастия, возразил:
— Ваше величество, я не могу позволить этому человеку ни его вызывающий тон, ни тем более те вызывающие мысли, какие он швыряет вам в лицо!
— Но мы так обязаны ему!
— Императоры не имеют обязательств, — изрек Жорж-Шарль, и выдернув из отворота сюртука пистолет, несколько менее громоздкий, чем прежние дуэльные, направил его на Эдмона:
— Вы запретили мне три вещи, любезный граф, покупая меня у принца Луи: называться бароном, заниматься политикой и стреляться… Пока принц не стал императором, мы с ним точно соблюдали эти условия, но, как я уже сказал, императоры не имеют обязательств. Теперь я снова открыто именую себя бароном, император назначил меня членом государственного совета, и вот вам третье: сейчас вы получите давно ожидаемую пулю!
Эдмон повернулся к новому императору Франции:
— Я не верю ушам: вы назначили его в свой государственный совет? Так ли это?
Наполеон Третий на этот раз густо покраснел, почти потемнел:
— Мне нужны преданные люди…
— В том числе и наемные убийцы? — едко спросил Эдмон. Пожалуй, он с этого и начинал как будто.
С молниеносной быстротой, вонзясь как бы гипнотизирующим взглядом в глаза Жоржа-Шарля, Эдмон приблизился к нему, каким-то неуловимым точным движением выбил левой рукой пистолет из руки бывшего кавалергарда, а правой рукой нанес ему невиданной силы пощечину. Она была наверняка намного сильнее, чем та, которую он сам когда-то получил в незабываемом московском трактире.
Жорж-Шарль упал, как пораженный громом.
— Вы убили его! — воскликнул Наполеон Третий, видя, что Жорж-Шарль не шевелится, даже не дышит.
— Возможно, — равнодушно уронил Эдмон. — Пора было это уже кому-то сделать. А, кроме того, он — моя собственность, месье-л’эмпрер, вряд ли у вас есть основание порицать и преследовать меня за это. Помните лучше о ваших собственных обязательствах.
Он повернулся и пошел к выходу. Вслед ему грянул выстрел: Жорж-Шарль, очнувшись, поднял пистолет и наудачу выстрелил.
Эдмон остановился и небрежно бросил:
— На сей раз вы промахнулись, сударь… Но платеж за прежнее с вами произведен полностью. Вы получили то, что вам причиталось. И я могу теперь спокойно уведомить об этом того, кто переложил на меня эту довольно почетную обязанность.
ЭПИЛОГ
Утро на Средиземном море прекрасно. Недаром столько лучезарных мифов родилось на этой розовой муаровой ряби и бело-золотистой пене, что ожидает восходящее солнце у попутных, встречных островов на гранитных рифах и песчаных отмелях.
Легчайший ветерок — альпийский бриз, почти всегда участвует во встрече солнца. Если пену порождает утренний прибой, то нежную рябь на розовой воде рассвета как раз и делает этот ласковый ветер — детище доброго божка Эола, а не сурового Посейдона, обрушивающего на лоно моря страшные бури.
Островок Монте-Кристо мог быть когда-то пристанищем-убежищем финикийских мореплавателей в часы такой неистовой бури, когда и голой скале рад швыряемый рассвирепевшей стихией утлый кораблик. Но он не был неприглядно голым: щедрое солнце издавна одело его в благородный зеленый наряд миртов и лавров, никогда не теряющих листву морских дубов и золотого зноелюбивого дрока. Здесь мать-природа, Иштар финикиян давала своим сынам и кров пещер, и достаточно пищи: в звериных норах, в птичьих гнездах, в рыбьих зарослях-заплесках…