Много.
Например, сейчас я сижу на пассажирском месте в фургоне, и водитель кричит на меня. Он кричит что-то на языке, который я не понимаю. Какой-то восточно-европейский язык. Если бы у меня было ясно в голове, я могла бы мысленно выделить корни в словах, чтобы определить язык, но сейчас всё так запутано. Пять минут назад мой брат Дениэл лежал в задней части фургона, истекая кровью, но сейчас он ушёл. И его подруга тоже. Осталась я и этот незнакомец, который очень плохо водит.
Всё это очень сбивает с толку.
Он снова что-то орёт мне. Не знаю, чего он хочет, поэтому кричу в ответ. Не уверена, что мы должны кричать, возможно, я что-то пропустила.
Мужчина смотрит на меня, качает головой и возвращается к дороге.
– Боже мой, – слышу я, как он бормочет.
Он выглядит сердитым, но по крайней мере, больше не кричит. Я до сих пор не знаю, почему мы кричали до этого.
Час назад я была Императором. Пленником Хадсона, исключительным мошенником, незаконно присваивавшим деньги в обмен на безопасность моей семьи. А теперь я снова просто Наоми Хейс.
Мой раненый брат появился с криками и новой подружкой. Вместе они вытащили меня из соединения Хадсона. Это было, как в сериале «Команда А», весело и забавно, пока не начали стрелять, и лобовое стекло не разлетелось прямо над моей головой. Это звук заставил меня слететь с катушек.
Как человек, страдающий синдромом Аспергера6, когда я слетаю с катушек, теряюсь в себе. Я теряю контроль над всем, что происходит, и ухожу внутрь себя, туда, где тихо, приятно и безопасно. Теперь я отошла от шока, а мой брат исчез в этом шуме и смятении. От него остались только пятна крови. Повсюду – на моих руках, волосах и ладонях. Кровь такая нечистая.
Прямо сейчас на мне куча микробов и чужая ДНК. Я ненавижу микробов.
А ещё я ненавижу новые места, новых людей, путешествия и громкие звуки. Учитывая, что я нахожусь в движущемся фургоне, покрытая чужой кровью, незнакомец кричит на меня, то можно с уверенностью сказать, что я вышла из своей зоны комфорта.
Поэтому я снова отключаюсь. Сворачиваюсь в калач и напеваю себе любимую песню «Кроха-паучок». Мне нужно сосредоточиться. Я не могу функционировать в хаосе. Думаю о нотах из песни и представляю их на компьютерном синтезаторе, будто они танцуют на волнах эквалайзера. Каждая из них соответствует разным вспышкам цвета.
В конце концов, я так глубоко погружаюсь в песню, что ничего не замечаю вокруг. В моём мире существуют только эти детские рифмы, и я повторяю их снова и снова в бесконечном цикле. Когда песня заканчивается, я начинаю снова, беззвучно шевеля губами. Вскоре мне становится интересно, смогу ли напевать без перерыва на дыхание.
Мне хорошо в моём счастливом месте, затерянном в сознании. Я довольна. Единственное, что сделало бы меня счастливее – это клавиатура от компьютера под рукой.
У меня перед лицом машет чья-то рука.
– Девчонка, – говорит голос. – Император.
Чьи-то пальцы хватают меня за ухо.
Это прерывает мою мелодию, я быстро моргаю и возвращаюсь обратно в этот мир. Сейчас я не Император. Император – мощный хакер, окружённый компьютерами, хозяин домена. А прямо сейчас я – Наоми Хейс. А Наоми довольно беспомощна.
У меня возникает соблазн подделать приступ. Это мой способ «выйти», когда ситуация становится слишком сложной. Хадсон и его люди никогда не понимали, что я притворяюсь. Они всегда обкалывали меня наркотиками и оставляли в покое надолго, а потом были осторожны, чтобы не спровоцировать новый приступ. Хадсон не любил, когда я в припадке и после него. Мои поддельные судороги помогали мне оставаться в безопасности, и теперь возникает желание прибегнуть к ним снова.
Мужчина щёлкает пальцами у меня перед лицом.
– Ты прервал меня, – говорю я ему, поскольку, кажется, он ждёт ответа. – Это грубо.
Мужчина недоверчиво смотрит на меня, и я начинаю думать, что неправильно истолковала его реакцию. Может быть, он щёлкал пальцами в такт моей музыке? Я напеваю ещё несколько строк в качестве эксперимента, но он только что-то ворчит на странном языке.
Он выглядит не очень счастливым. Возможно, ему тоже нужна его счастливая песня. Он коренастый и дерзкий, но не причинил мне вреда, поэтому я попридержу трюк с притворным приступом.
Пока.
– Выходи из фургона, – говорит он мне на этот раз на английском.
Его английский с сильным акцентом, но, очевидно, что он не из Бразилии. Он слишком бледный, а у людей в Бразилии прекрасная тёплого тона кожа, волосы и глаза. Открыв дверь фургона, жестом указывает на улицу.
На мне нет обуви, и я осматриваю улицу, представляя, как мои ноги коснутся её. Сломанная брусчатка выглядит грязной. Мне не нравится. Фургон тоже грязный, на мне уже много микробов. Но выйти на улицу означает получить порцию совершенно новых бактерий. Мне не нравится эта мысль.
– Нет.
Бледный человек улыбается, и его лицо, как я полагаю, должно казаться дружелюбным, но выглядит оно так же, как мои собственные неудачные поддельные улыбки.
– Пойдём, – говорит он. – Надо уйти от фургона до прибытия полиции. Пойдём.
Второй раз это звучит, как приказ.
– Мы пойдём домой или обратно в соединение?
– Домой.
О, хорошо. Я устала от этого шумного кровавого места. Мужчина машет пистолетом, показывая, чтобы я выходила из фургона. Ох. Интересно, а до этого он стрелял? Мне было не важно, кто вёл стрельбу, и я не обратила внимания.
Не могу объяснить, почему оказалась в фургоне с этим незнакомцем. Не знаю, откуда он, где мы находимся, какой сейчас день недели, но я могу назвать число пи до три тысячи двести шестьдесят второго знака после запятой. Я могу читать сложнейшие компьютерные коды. Могу собрать и разобрать двигатель без инструкции.
Так работает мой ум.
Говорят, я особенная. Это одно из тех «добрых и недобрых» слов, которые используют люди, когда не хотят говорить правду. Не знаю, почему они просто не говорят это вслух. Меня это не беспокоит. Я страдаю аутизмом. Синдромом Аспергера, на самом деле, но так его уже сложно называть. Ведь я живу с ним много лет и всё ещё в своём уме. Это означает, что я функционирую не так, как большинство людей. Чаще нахожусь внутри своей головы, и не знаю, как иметь дело с людьми. Меня называли Человек Дождя. Но я не он.
Я как компьютер в моём гараже дома, работаю оптимально и эффективно. Мне нравится думать о себе, как о сложной технике. В отличие от базовой модели, возможно, на первый взгляд у меня немного неуклюжая сборка, но внутри куча лампочек и мигалок, так что причуды, в основном, незаметны. В основном.
Мужчина щёлкает пальцами, явно не осознавая, что я оптимизированный компьютер. Он снова показывает мне пистолет, вздыхает и потирает шею. Оглядывая улицу, убирает пистолет и протягивает мне руку. Это дружеский жест, но на его лице другое выражение, которое я не могу интерпретировать.