— Дочь? — Глухой голос, что эхом отдавался в ушах, вырвал из ступора, заставляя отвлечься. — Я вот к маме пришёл, а ты давно здесь?
— Кхм, я.., — прочищая горло, замялась, не понимая своих эмоций. — Катюш. — Молниеносно оказавшись рядом, папа уложил ладонь на моё предплечье, чуть сжимая. — Нам нужно поговорить о многом. Прошу, выслушай меня.
Опустив глаза, я старалась скрыть растерянность, ибо вовсе не соображала. Хочу ли я выслушать? Хочу ли услышать то, о чём гадала все эти годы? Наверное, да.
— Пап. — Всё же переступив свой страх, еле вымолвила, поднимая взгляд. — Поехали домой.
— Катюшка, — выдохнул отец, притягивая меня ближе. По пути домой, я полностью отключилась, прикрывая глаза в тёплом салоне такси. За окном по прежнему хлестал дождь, усиливаясь ещё больше, словно небеса разделяли мою грусть и отчаяние. К маме я так и не решилась зайти, да и не было желания. Кроме пустого взгляда там ловить нечего. Я лучше со стороны. Далеко, но близко. Всё равно ничего не поменяется, если я просто буду просиживать там всё свое время. Лишь больше утоплюсь в пропасти угнетающих чувств. — Я чай поставлю, — скидывая кроссовки, понеслась на кухню, оставляя за спиной папу. Вся смелость, что настигла меня там, в больнице, вмиг улетучилась, уступая своё место безразмерному кому самых отрицательных эмоций. Вцепившись в деревянную столешницу, я зажмурилась, улавливая тяжёлые шаги.
Сначала папа помедлил, а после молча уселся за стол, подвигая чуть ближе стул. Спустя какое то время, что мне понадобилось, дабы не съехать конкретно, я присела напротив, складывая перед собой руки. Отец был напряжён и смотрел в одну точку, словно шарился в своих мыслях, не зная с чего начать.
— Два года назад, в тот самый день, когда я ушёл, мы с твоей мамой поругались. — Потирая лоб, произнёс папа. — Сильно, наговорили друг другу всё то, что копилось годами. Мы со Светой с самой школы ведь вместе были, я любил её очень и люблю по сей день. Но так бывает, Кать, от этого никто не застрахован. Ты, Катюш многого не знала, я всегда старался тебя оберегать от родительских ссор, но последние годы не выдерживал просто. Прости, прости меня пожалуйста за это. То, что я ушёл, этому нет оправданий, но так было нужно. Всё это время я думал о вас, звонил, что бы узнать как ты, как мама. Только вот, никто не брал трубку.
— Где ты был? — Сдержанно спросила я, игнорируя солёную влагу на щеках.
— В Красноярске, в своём родном городе. Первое время я пропадал за бутылкой, а потом меня осенило. Не дело это. Я стал работать, много работать. Переодически скидывал тебе денег на карточку.
— Какую карточку? — Шмыгнула носом, не понимая о чём говорит папа.
— Как какую? Ту самую, что мы открыли, когда тебя взяли в лицей, помнишь? Ты ничего не получала разве? Я отрицательно закрутила головой, наблюдая за округлившимися глазами напротив.
— Но как же? Тебе же должны были приходить смэски от этого самого, банка.
— Когда ты ушел, мама забрала мой мобильник, потому что свой пропила, а мой и вовсе потом где то посеяла. — Начала вспоминать я, слегка притоптывать ногой. — А мне без телефона никак, поэтому я нашла старенький в кладовке, купила новую симку. — Чёрт. — Разозлился папа, хватаясь за волосы. — Как же ты жила, Кать? Господи, какой же я ничтожный! Бросил тебя просто на произвол судьбы, даже не удостоверившись, всё ли в порядке. Пока отец продолжал себя ругать, я обездвиженно сидела на стуле, слыша лишь громкий стук своего сердца. Изнутри меня всю колошматило, подкатывая ком истерики к горлу. Однако, я не подавала виду, продолжая смотреть на узористые висячие ложки. До жути обидно, что всё так получилось. Ведь папа меня не забывал, пытался выйти на связь. Пытался помочь. Не оставлял меня.
Но по прежнему было сложно принять реальность. В один миг всё свалилось слишком резко, окончательно выбивая меня из колеи.
— Катюш, прости меня, прости. — Продолжал извиняться отец, падая рядышком на колени. — Я обещаю, что отныне всегда буду рядом, слышишь? Прости меня, если сможешь. — Голос, что доносился до моих ушей, испуганно дрожал, выплёскивая всю боль наружу. Не в силах больше сдержаться, я подняла голову вверх, с силой прикусывая губу и разревелась, прикрывая глаза. Пожалуй, такую боль я еще никогда не испытывала. Однако, это было облегчение, нежели новые шрамы на и так истерзанном сердце. Папа всё понял. Понял, что оступился и судя по красным глазам, жалел. — Пап, вставай, — сквозь слёзы, затребовала я, хватаясь за родную ладонь. — Прости меня, прости, — продолжал шептать он, утягивая в отцовские объятия. Объятия, которые были пропитаны болью, жалостью и отчаянием. И теперь, в стенах этой кухни витали лишь звуки наших всхлипов и кипящего чайника.