В помещении, где находились ярцевские аккумуляторы, никого не было. Сотни раз проверенные полосатые банки стояли на стеллаже у стены, только вчера их Римма заряжала. Правда, Анна Васильевна что-то там говорила насчет непригодности этих "полосатеньких" - слишком долго работали. Но ведь она типичная перестраховщица, вот и придирается. То недозаряжены банки, то перезаряжены, все по минутам рассчитывает.
Римма проверила вольтметром несколько банок и, убедившись, что все они дают нормальное напряжение, отогнула отверткой лапки у рамок паспортов, вынула их оттуда и заменила на те, что сняла с грязных банок. Ненужные банки она затолкала под стол - завтра вымоет.
В центральной кабине Римма сидела как на иголках. Анна Васильевна удивительно медленно проверяла напряжение, придиралась по пустякам, заставила даже вынимать банки из гнезд, чтобы сворить по тетрадке номера и даты изготовления... Вот-вот заметит подмену, спросит, почему на старых банках новые паспорта? Но банки-то одинаковые. Как их можно различить?
Все обошлось благополучно. Римма послала Анне Васильевне воздушный поцелуй и побежала к автобусу.
Но, как на грех, ей встретился Медоваров и попросил передать командировки каким-то молодым инженерам.
- Вместе и поедете, Риммочка.
- Опаздываю, Анатолий Анатольевич, - взмолилась Римма. - Автобус уйдет.
- Сегодня дадим дополнительный.
Пришлось покориться.
Успела ли Римма сразить свою соперницу, - это к делу не относится, однако Нюра жестоко могла поплатиться за свою доверчивость.
* * * * * * * * * *
И вот сейчас, сидя на скамейке возле главного здания Ионосферного института, Нюра утешала Римму, говорила, что все обойдется и пусть девочка не беспокоится, Нюра ее не выдаст.
- Не скажете? - Римма чмокнула ее в щеку мокрыми губами.
- Постараюсь.
В дверях главного здания появился Толь Толич, заметил девушек и засеменил к ним.
- Плохи ваши дела, товарищ Мингалева, - с подчеркнутой откровенностью и тем самым проявляя вполне уместный в данном случае демократизм, проговорил он. - Предварительный анализ показал, что вы поставили заведомо негодные банки. Дружок ваш, Багрецов, говорит, что у них были паспорта, которые он якобы потерял. Все это, конечно, шито белыми нитками. Объясняться будете в другом месте, но мне любопытно, с какой целью вы поставили бракованные аккумуляторы?
Нюре и в голову не могло прийти, что с ней могут говорить таким образом. Ошибка, халатность, все, что угодно, но при чем здесь цель? Странные подозрения! Она не находила слов для ответа, и этим умело воспользовалась Римма.
- Шутник вы, товарищ начальник, - лениво потянувшись, сказала она. - Дуже потребны Анне Васильевне ваши банки. Все смугастенькие, все одинаковые. Перепутать ничего не стоит.
Это выглядело как заступничество, и Римма, боясь, чтобы Нюра не выдала ее, пустилась в дипломатию. В конце концов, она за двоих старается. Анна Васильевна тоже виновата.
Кто должен отвечать за халатность ученицы? Конечно, Анна Васильевна!
Но до чего же Борис смешной! До седых волос дожил, а сам вроде того хлопчика. Прибежал из лаборатории, обнял Анну Васильевну, радуется, говорит, что он всегда верил в ярцевские аккумуляторы, и какое это счастье, что произошла ошибка и отказали уже отработанные банки, а не новые. Поздравляет, руку ей целует.
Ясное дело, что Толь Толич должен был вмешаться.
- Позвольте, - говорит он Борису. - Мне непонятны ваши восторги. Ведь это полное притупление бдительности. Я должен передать дело Мингалевой в судебные органы, а вы ее поздравляете. Не понимаю.
Старик почему-то отмахнулся:
- И ничего не поймете, любезнейший Анатолий Анатольевич. Никогда.
Что он хотел этим сказать? Неизвестно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Здесь много вопросов. Как сделать всех хороших людей
счастливыми? Всегда ли дружба переходит в любовь? И
можно ли верить самым чистым, открытым глазам? Все это
волнует Димку Багрецова, и автор волнуется за него.
Никогда еще не приходилось работать Багрецову в такой изумительной лаборатории. В метеоинституте и оборудование не то, да и задачи поскромнее. А здесь испытывается сложнейшая аппаратура радиоуправляемых ракет, телеметрические приборы, телевизионные установки - все, что особенно интересовало Багрецова.
Он уже чувствовал себя хорошо, и, когда врачи решили сделать переливание крови Тимофею, Вадим предложил взять кровь у себя. Но были и другие, абсолютно здоровые кандидаты, а потому обошлись и без Димкиной помощи. Тимофею предстояло еще полежать недельки две в поликлинике Ионосферного института.
Вадим боялся, что его сразу же отправят домой, но по просьбе Набатникова и Дерябина директор метеоинститута продлил командировку Багрецова для наладки и испытания анализатора Мейсона. А кроме того, из Москвы было получено распоряжение исследовать птицу-разведчика на месте. С этим делом может прекрасно справиться инженер Багрецов.
И вот сейчас на его лабораторном столе соседствуют два аппарата. Один создан для изучения атмосферы, а другой - для шпионажа. Транзисторы и многие другие детали как для анализатора Мейсона, так и для летающего разведчика изготовлены прославленными американскими радиофирмами. Об этом говорят фабричные марки. Много общего в схеме усилителей, в технологии, но до чего же разные цели, во имя которых были созданы эти два аппарата!
Багрецову отвели особую комнату, чтобы никто ре мешал. Надо было восстановить схему птицы-разведчика, а потом уже провести электрические измерения.
Сквозь двойные рамы глухо доносился шум реактивного двигателя. Наверное, какую-нибудь ракету испытывают. В этой комнате даже форточек нет, очищенный от пыли, охлажденный воздух струится из решеток под окном. А там, за толстыми стеклами, цветет сирень, но запаха ее не слышно. Здесь пахнет какой-то химией от вскрытого трупа пластмассового стервятника. Странное чувство - почему-то противно копаться в его механических внутренностях. Но что поделаешь? Надо.
Сегодня утром Вадим навещал Тимку. Он категорически запретил вызывать сюда жену. Во-первых, он не помирает, а во-вторых, зачем зря человека беспокоить? Послали ей телеграмму, что командировка затягивается, и все в порядке. Снимут повязки, пальцы начнут шевелиться, тогда можно и письмо написать.
Никогда в жизни Тимофей не болел. Мать Вадима, с которой он вчера говорил по телефону, удивлялась: "У Тимки особенный, редкий организм. Не то что мой сынок, дохлый". Хорошо бы выписать ее сюда, ведь она детский врач, умеет уговаривать детей лечиться. А Тимка обыкновенных врачей не слушается, в лекарства не верит, отплевывается. Единственно, с чем примирился Тимофей, это с необычностью своей болезни. Врачи предполагали, что на него все же подействовали вредные излучения. Вот и исследуют, как кролика. Это можно стерпеть, но кое-что Тимку беспокоило всерьез.
- Наклонись ко мне, - шепнул он, оглянувшись на медсестру, и, когда Вадим подставил ухо, спросил: - Ты что-нибудь читал насчет лучевой болезни? Говорят, от нее волосы вылезают. Лысым меня жена еще в старости увидит.
Тимофей кисло улыбнулся, и Вадим понял, что в этой шутке скрывалось беспокойство.
- Ты знаешь, что выяснилось? - тут же переменил Вадим тему разговора. Существовал еще третий орел-разведчик.
- Куда же он делся? - спросил Тимофей, приподнимаясь на локте.
- Афанасий Гаврилович случайно подстрелил. Говорит, что чуть не ослеп от вспышки. Начали докапываться, в чем дело? Помог осколок телевизионной трубки. Ну тот, что Юрка нашел.
- А может, не один десяток этих орлов летает?
- Не знаю. Пока, вероятно, их ищут вертолеты. Я ведь только сейчас за схему принялся, чтобы выяснить, как можно обнаружить такого орла более простыми радиотехническими средствами.
- Как хорошо, что ты его притащил, - умиротворенно сказал Бабкин, закрывая глаза. - Я бы хотел тоже с ним повозиться...